Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– Да не смеялся я, с чего мне смеяться?

Младший брат рассердился пуще прежнего:

– Я же отчетливо все видел, а ты заявляешь, что не смеялся!

– Я тут еле тащусь со своей травой, устал до смерти, у меня и сил-то нет смеяться. А если даже и посмеялся, то не ты тому причина. Да и что тут вообще такого?

Цао-младшего такое объяснение явно не устроило, но никаких зацепок у него не имелось. Не мог же он зазря, без всякой причины избить человека.

Ноздри возмущенного Цао-младшего раздувались от злости, вытаращив глаза, он в сердцах выпалил:

– Твою мать!

– Я перед тобой ни в чем не виноват, чего ты на меня ругаешься? Да если бы даже и виноват был, все равно, это не повод для оскорблений. Моя мать – это и твоя мать, так что, оскорбляя меня, ты оскорбляешь себя.

– Я тебя матом не оскорблял! – гневно отозвался Цао-младший.

– Считай, это то же самое, что матом.

Сказав это, Цао Дашу занес траву под навес, после чего скрылся в доме.

Вечером до Цао-старшего уже второй раз за день донеслись стоны Хуан Лянь. Но только на этот раз то были не стоны сладкого вожделения, а стенания от боли. По части истязаний Цао-младший превзошел даже полицейских. Для начала он связал Хуан Лянь, словно сверток, после чего стал демонстрировать свое искусство. Он делал заходы то слева, то справа, нанося удар за ударом. Делал он все это методично – не спеша и не суетясь. Ударит разок, сделает передышку, отхлебнет холодного чая, а потом по новой, все сначала. Пока он избивал Хуан Лянь, та каталась по полу, неистово завывая и рыча.

Поскольку и у стен есть уши, Цао-старший всю ночь не мог уснуть. Едва ему удавалось закрыть глаза, как он снова просыпался от диких криков Хуан Лянь. Так как заснуть не удавалось, Цао Дашу он вынужден был лежать, вперившись в темноту, и ночь напролет слушать эти разборки. И все же, как бы там ни было, Цао-старший от души радовался. Ему казалось, что такую женщину, как Хуан Лянь, не мешало бы отделать как следует.

Рука у Цао-младшего оказалась тяжелой, он надолго уложил Хуан Лянь. Проведя после побоев несколько дней в постели, жена младшего брата еле-еле передвигалась. Синяки еще не зажили, но Хуан Лянь, встав на ноги, забыла о боли и поставила себе цель выяснить, кто же проболтался о ее похождениях. А поправившись, эта женщина уже из кожи вон лезла, желая во что бы то ни стало разведать, кто же ее застукал и заложил мужу. Образно говоря, она решила, двигаясь по плети, добраться до тыквы. Первой такой «тыквой» оказалась Большеротая Ян. Определившись с объектом, Хуан Лянь развернула свое наступление. В палящий полдень, взяв старую мотыгу, она направилась к Большеротой Ян. Кто-то из очевидцев утверждал, что мотыгу она подобрала у ворот Цао Шуюя, но мы не будем вдаваться в подробности о происхождении мотыги, отметим лишь неоспоримый факт: Хуан Лянь направилась к Большеротой Ян, вся кипя от злости.

Застав ту дома, Хуан Лянь потребовала, чтобы та выложила все начистоту. Сперва Большеротая Ян ни в какую не соглашалась. Крепко сжимая серп в целях самообороны, она сопротивлялась:

– Ты зачем попусту на хороших людей клевещешь?

Подняв над головой мотыгу, Хуан Лянь возразила:

– Я ничего не придумала. Я спрашивала у мужа, и он сказал, что это ты. Так что не увиливай, если сейчас же не расколешься, то даю слово, что вырежу твой свинячий язык.

Большеротая Ян никак не рассчитывала на столь скорое примирение супругов. Она уступала своему противнику не только по вооружению, но и по смелости. И поскольку ее загнали в угол, она просто вынуждена была честно и в деталях рассказать обо всем, что произошло в тот день. Хуан Лянь не собиралась так просто уходить от противника. Проучив Большеротую Ян, словно девчонку, она отправилась на огород к сплетинце и, размахивая мотыгой, разнесла несколько кочанов капусты.

Выяснив, что с Ли Баотянем ее обнаружил Цао Дашу, который и растрепал эту новость, рассерженная Хуан Лянь решила нанести тому ответные удары. Теперь каждый раз, когда Цао-старший возвращался домой, он обнаруживал какую-нибудь пропажу: то деньги по мелочи исчезали, то кусок нового мыла, а иногда даже ношеные носки… Пропавших вещей становилось все больше, так что Цао Дашу старался без особой нужды из дома не выходить, чтобы следить за своим добром. Он прекрасно понимал, что, отлучись он, и у него обязательно что-то да украдут. Но что поделать, в их комнате даже ширмы не стояло, никакой преграды, кроме проведенной по полу известковой черты. Так что своровать в таких условиях было проще простого.

Сложившаяся ситуация не на шутку перепугала Цао-старшего. Он даже не мог спокойно выйти в туалет: справит кое-как свою нужду и бегом назад. Понимая, что далее так продолжаться не может, Цао решил изменить положение дел. Иначе, пусти он все на самотек, в следующем году ему придется положить зубы на полку. В расстроенных чувствах Цао Дашу направился к Бай Лин, умоляя ее найти жену, которая присматривала бы за домом. Выслушав жалобы Цао, Бай Лин тяжело вздохнула:

– Если так будет продолжаться, ты, того и глядишь, совсем разоришься.

Цао-старший тоже вздохнул:

– Поэтому тебе следует поторопиться с поиском невесты, а то я вот-вот без штанов останусь.

– Непростое это дело, – ответила Бай Лин, – тебя не устраивают те, кто уже побывал замужем, а ты не нужен тем, у кого еще не было семьи.

– Да мне особо не важно, были женщины замужем или нет, основная претензия, что все они уже с детьми.

Бай Лин усмехнулась:

– Ну и что с того, без всяких усилий с твоей стороны ты задаром получаешь детишек.

– Да я не то чтобы не любил детей, – со вздохом сказал Цао Дашу, – просто у меня нет средств, мне их не вырастить. Тут бы двоим прокормиться, а если нас будет больше, то и с голоду помереть недолго.

Бай Лин снова хихикнула:

– Похоже, для тебя только я сгожусь.

Раньше у Бай Лин был ребенок, но потом он где-то подхватил простуду. Мать помчалась за единственным в Емачуне врачом Ма Бухуанем. Тот, преисполненный энтузиазма, захватил чемоданчик с лекарствами и явился на вызов. Не разобравшись в сути дела, он поставил ребенку укол, а малыш той ночью взял и умер.

Увидев, что Цао остолбенел от ее неожиданного заявления, Бай Лин повторила:

– Как ни крути, а я тебе больше всех подхожу, а то, что ты бедный, меня не смущает.

Услышав это, Цао Дашу вдруг просиял.

В тот вечер Цао старший оказался в постели Бай Лин.

Он решил провести исследование. Ему захотелось выяснить, насколько отличаются между собой побывавшие замужем женщины от молодых девушек. Цао Дашу никак не ожидал, что, несмотря на замужество и рождение ребенка, обнаженное тело Бай Лин окажется похожим на нетронутый конверт. У нее не обнаружилось практически никаких изъянов, что стало для Цао в высшей степени приятным сюрпризом.