Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

С ненавистью глянув на них, Цао-старший взял топор, развернулся и пошел в дом. Бай Лин, увидев его, спросила:

– Почему ты не рубишь дерево, уже срубил?

Словно немой, Цао Дашу молча забрался на кровать и провалился в сон. Он не знал, сколько проспал, но очнулся он от оклика Бай Лин, которая приглашала его за стол. Повернувшись, словно бревно, Цао старший процедил сквозь зубы, что есть не будет.

– Почему не будешь? Ты что, заболел? С чего бы здоровому отказываться от еды?

– Не буду я есть, отстань от меня!

– Я ведь добра тебе желаю, – надув губки, пролепетала Бай Лин.

Вдруг Цао Дашу встал и выкрикнул:

– А я не прошу тебя об этом, и вообще катись отсюда, да подальше!

Глаза женщины налились слезами.

– Куда же ты меня гонишь?

– Туда, где о тебе будут заботиться, а мне ты не нужна.

Бай Лин расплакалась, ее тихие всхлипывания ранили сердце сильнее, чем нож. Цао Дашу не мог этого вынести, поэтому сказал:

– Ты тут в моей комнате не реви, а если хочешь выплакаться, так иди в другое место!

Утерев слезы, женщина взяла свой узел и вышла из дома. Дойдя до порога, она загадала, что если Цао ее сейчас окликнет, то она никуда не уйдет. Но она уже подошла к калитке, однако никто ее не остановил. Ничего не поделаешь. Бай Лин обернулась, желая посмотреть, чем занимается Цао-старший, но он так и не появился на пороге. Из глаз ее снова полились горючие слезы, тогда она вернулась в дом, подошла к кровати, на которой остался лежать Цао Дашу, и сказала:

– Завтрак я приготовила, стоит у печки, не забудь покушать. И вот еще что, всю твою одежду я постирала, она сохнет на улице, не забудь вечером снять.

– Мне ничего от тебя не нужно, иди уже! – проговорил Цао-старший с закрытыми глазами.

– Ну, тогда я пошла, – всхлипнула Бай Лин.

– Вон! – словно забил гвоздь, рявкнул Цао Дашу.

Слыша, как постепенно удаляется звук ее шагов, он закрылся с головой одеялом и разрыдался в голос.

Быстрым шагом Цао Дашу подошел к единственной в их деревне харчевне «Гуйхуа», хозяйкой которого была Ма Гуйхуа. С топором за спиной зашел внутрь. В зале не оказалось посетителей, только комары кружили в воздухе. Ветер со свистом залетал в окно, отчего Цао Дашу пробрала дрожь.

Он уселся за столик у двери и обратился к Ма Гуйхуа:

– Мне бы пообедать. Сготовь-ка мне поскорее чего-нибудь.

– Что именно? – спросила хозяйка.

– Неси все, что там есть у тебя вкусненького, только быстрее.

Цао Дашу не понравилось удивление на лице Ма Гуйхуа, которая не проявила любезности к клиенту, поэтому он с силой хватил по столу, так что тот задрожал.

– Ты что, боишься, что у меня денег не хватит? Есть у меня деньги, в долг просить не буду.

Ма Гуйхуа тут же отправилась на кухню и наготовила ему блюд на целый стол. Цао-старший потребовал принести ему пол-литра водки, после чего накинулся на еду. Он ел и заливал свое горе, а на душе у него скребли кошки. Эти два дня он провел в размышлениях и в результате решил убить младшего брата. Обидчиков у Цао-старшего накопилось много: и Рябой Ван, и Чэнь Чаншэн, и Ли Собачьи Яйца, да тот же Хун Большая Пушка… Но ко всем этим людям Цао Дашу не питал ненависти. Он рассуждал так: мол, все они чужие, и нечего удивляться, что они его обижали. Одного он не мог взять в толк – как мог его родной брат оказался на стороне врагов? Цао-старший думал над этим целых два дня, так что голова распухла, и в конце концов решил избавиться от младшего брата. На самом деле эта мысль пришла ему на ум еще с тех самых пор, как он прогнал из дома Бай Лин. А прогнал он ее именно для того, чтобы беспрепятственно устроить самосуд. Перед таким важным делом, естественно, не следовало ни в чем себе отказывать, помирать – так на сытый желудок. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что за убийство придется поплатиться жизнью. Так что если он убьет Цао-младшего, его самого будет ждать холодная, как лед пуля.

Сперва в его планы входило убить и эту сучку Хуан Лянь, но, глядя на ее растущий живот, он распрощался с этой мыслью. Как бы там ни было, а жена брата носила в своем чреве семя, которое, скорее всего, принадлежало семейству Цао. Поэтому, избавься он от Хуан Лянь, некому будет потом выполнять обряд возжигания свечей в честь предков.

Наевшись и напившись досыта, Цао Дашу попросил выставить счет. Ма Гуйхуа насчитала семьдесят восемь юаней. Цао вынул сотенную купюру и дерзко сказал, что сдачи давать не нужно. Потом он попросил Ма Гуйхуа заварить хорошего чая. Потягивая обжигающий напиток, он почувствовал полное блаженство и подумал, что, быть может, это последняя в его жизни чашка чая. Эти мысли его несколько напугали. В решающую минуту он чуть было не струсил, но, вспомнив о своих обидах, подумал: «Всю жизнь я провел никчемно, за что, собственно, и натерпелся. Мне, наконец, уже необходимо сделать что-то такое, что потрясет всех». Тут он резко отставил чай и широким шагом ринулся прочь из харчевни «Гуйхуа», направляясь в Хэйнивань. Цао-старший знал, что сегодня младший брат вскапывает там участок земли.

– Ты куда? – громко окликнула его Ма Гуйхуа.

– Убивать собаку! – не поворачивая головы, ответил Цао Дашу.

От харчевни до Хэйнивань было рукой подать, но Цао этот километр пути показался нескончаемо длинным, он словно выступил в «Великий поход длиной в двадцать пять тысяч ли». Преодолев это расстояние, он наконец добрался до указанного места. Там он увидел Цао Сяошу, который отдыхал, усевшись на меже. При виде младшего брата сердце Цао Дашу замерло, он почувствовал, что даже ладони у него стали скользкими. Однако он продолжил идти прямо к нему, никаких причин останавливаться не было.

– Цао-младший, а ты умеешь наносить обиды!

Брат оставил эти слова без ответа, на лице его играла насмешка. Если бы не это его выражение, то Цао-старший, возможно, и не вытащил бы свой топор. Но высокомерие младшего брата вызвало настоящую ярость. А он-то едва не оказался дезертиром, чуть было не пойдя на попятную в своих мыслях прикончить Цао Сяошу! Но поведение последнего превратило Цао Дашу в решительного храбреца.

– Ты умеешь наносить обиды, Цао-младший! – громко повторил он, неожиданно доставая из-за спины блестящий топор.

Цао Сяошу явно недооценивал противника. Вид топора его ничуть не насторожил, напротив, он продолжал нарываться:

– Что это ты собрался сделать, меня, что ли, зарубить?

– Именно так, – отозвался старший брат, занося топор.

Цао-младший явно не воспринимал эти слова всерьез и – кто бы мог подумать! – даже не двинулся с места.

– Да у тебя кишка тонка! Ты что, хочешь еще раз испытать на себе приемчики Ли Собачьи Яйца и его товарищей?

Цао-старшего такое поведение брата просто вывело из себя, и он злобно выкрикнул: