Array Коллектив авторов - Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века

– Так у меня, говоришь, кишка тонка? Да я тебя сейчас на куски изрублю!

Младший брат, подставил ему шею и, хихикая, стал подначивать:

– А ну давай, меть сюда, скорее же! Чего медлишь?

Цао Дашу, чувствуя дрожь в руках, прикрикнул:

– Не вынуждай меня! Я могу это сделать.

Но младший брат продолжал в том же духе:

– Раз можешь, значит, делай!

Крепко сжимая топор в руках, Цао-старший еще раз предупредил:

– Ты пожалеешь об этом, точно пожалеешь!

Но Цао Сяошу, не меняя вызывающей позы, проявлял нетерпение:

– Ну давай уже, руби скорее.

Тут Цао Дашу почувствовал, как его буквально захлестнула злоба, он громко зарычал, занес топор над головой и ударил им наотмашь. Мощной струей брызнула кровь, и Цао-младший повалился в кровавую лужу. С его лица исчезли презрение и усмешка, остались лишь страх и страдание. Чуть слышно он залепетал:

– Брат… брат мой, как ты мог? Ведь я… родной тебе!

Эти слова вдруг, как гром среди ясного неба, возвратили Цао-старшего к реальности. Он упал на колени и, обнимая залитого кровью брата, зарыдал во весь голос…

Перевод О. П. Родионовой

Цао Юн

Уже несколько дней я видел один и тот же сон. Мне снилась широкая степь. Сочно-зеленая, она напоминала бездонный изумрудный водоем. Ветер проходился по верхушкам густой травы, она вздымалась и опускалась, словно накатывающие волны. Я всегда стоял на краю степи и дышал полной грудью, а потом неторопливо начинал углубляться в степные просторы. И каждый раз, как только я доходил до середины, неизменно чувствовал, что земля теряет свою твердость, после чего медленно в ней увязал.

Снова и снова я начинал отчаянную борьбу за жизнь, безостановочно колошматя руками и ногами. Я взбивал размягченное месиво так, что на его поверхности появлялись пузыри. В мои ноздри ударял едкий запах гнили. Будучи уже на пределе, я громко кричал, взывая о помощи, но никого другого в этом сне не появлялось. Единственное, что мне оставалось, это продолжать борьбу, но ни разу мне не удалось выбраться. Словно провалившись в настоящее болото, чем ожесточеннее я пытался из него выкарабкаться, тем быстрее в нем утопал. Глиняная жижа постепенно проникала мне в рот, потом в нос, мне становилось трудно дышать… и, уже начиная задыхаться, я вдруг резко просыпался. В такие моменты я обнаруживал, что мой лоб покрыт испариной, совершенно мокрый, я ощущал себя точь-в-точь как в тот раз, когда много лет назад чуть не утонул.

Сначала я не придавал этим кошмарам особого значения, но они снились мне постоянно, напоминая друг друга, словно ксерокопии одного и того же документа. Меня охватила паника, и каждый вечер я про себя решал больше не ходить в ту коварную степь. Но из копированного текста строчки не выкинешь, и мне никак было не ускользнуть от судьбы. Я оказывался в путах этого заколдованного сновидения, вот уже в который раз повторяя пережитое.

В самих по себе кошмарах ничего удивительного нет, но их навязчивое повторение всегда вызывает страх. Мне было неясно, что именно мог означать такой сон, но я был уверен, что за ним что-то стояло. Жизнь подтвердила, что мой вывод не был ошибочным. Когда я увидел, что Баотянь вдруг повалился на землю, сразу понял, что знамения из моего сна наконец начали сбываться.

Баотянь приходился мне дядей, но мы с братом никогда так к нему не обращались, а называли просто по имени. Более того, мы не только не называли его дядюшкой, но в душе даже сторонились такого родственника. Помнится, в детстве я и мой старший брат частенько ссорились с другими ребятами. Однажды, когда во время перепалки один из наших соперников уже не находил, как огрызнуться в ответ, то, задумавшись, вдруг напомнил, что Баотянь приходится нам дядей. Это очень разозлило нас с братом, мы бросились на мальчишку и жестоко избили его.

Но хотя мы и не признавали его родственником, я не мог пройти мимо упавшего старика, иначе это стало бы мне укором на всю оставшуюся жизнь. Ведь в глазах окружающих я оказался бы непочтительным и меня вспоминали бы самыми последними словами. Поэтому, когда я увидел Баотяня на земле, то, несмотря на колебания, все-таки поспешил к нему.

Подойдя поближе, я заметил, что на лице упавшего Баотяня не было ни кровинки. Свои штаны он обмочил, и от него жутко воняло. Точно дохлую собаку, я перетащил его на кровать, налил стакан горячей воды и попытался напоить. Он открыл рот, однако ни капли проглотить не смог, вся вода стекла прямо ему на одежду.

Сначала я подумал, что ему просто нужно очухаться и он понемногу отойдет. Но, заглянув к нему чуть позже, я увидел, что он обделался под себя. Едва я зашел в комнату, в нос мне ударила жуткая вонь. Приподняв одеяло, я увидел желтую жижу. Я тотчас выбежал на улицу, где присел на корточки и стал блевать, меня вывернуло чуть ли не наизнанку, казалось, даже кишки вышли.

Больше всего на свете мне не хотелось снова заходить к нему в комнату, но Баотянь был не в силах встать с кровати, поэтому я не мог не убрать за ним. Меняя белье, я все время старался зажимать пальцами нос, в противном случае я бы просто помер. Мне было непонятно, как у такого старого человека могли быть настолько зловонные испражнения.

Когда рассвело, я пошел к врачу и попросил, чтобы тот поставил старику капельницу. Баотянь даже бровью не повел, когда ему в вену ввели иглу, словно протыкали вовсе не его кожу. Пока ему вливали лекарство, он вроде как несколько ожил, однако, когда капельница закончилась, Баотянь снова угас. В общем, никакого эффекта. Прошло несколько дней, и врач перестал ставить капельницы. Со скорбным лицом он потянул меня во двор. Я справился о состоянии Баотяня, и он, покачав головой, ответил, что старик совсем плох, плох настолько, что можно уже готовиться к похоронам.

Этот старый хрыч при жизни не завел ни жены, ни детей, и на старости лет мы остались единственными, кто должен был провожать его в последний путь. И как бы меня это ни возмущало, выбора у меня не было. Коль скоро других родственников он не имел, теперь я должен был оставаться у его постели. В противном случае я бы и глазом не моргнул, пусть бы даже его тело досталось на съедение бродячим псам.

С каждым днем Баотянь становился все слабее, словно кто-то вытягивал из него жизненные силы. Его кости обтягивала только посеревшая дряблая кожа. Я дежурил у постели, боясь отойти от старика хоть на шаг. Видя, как он тает прямо на глазах, я понимал, что ему остались считанные дни.

Вот уже несколько раз мне казалось, что он коченеет и дыхания его уже не слышно, имелись все признаки, что старик отходит. Однако только я собирался бежать и звать на помощь кого-нибудь из соседей, как глаза его медленно раскрывались, мне даже становилось не по себе. Проводя время рядом с ним, я не решался задремать. И спустя несколько дней меня от недосыпа уже пошатывало. Я не мог понять, каким образом такой ослабший человек так долго держался в этом мире. Я чувствовал, что вот-вот сойду с ума. Если Баотянь и дальше продолжит в том же духе, я определенно отдам концы раньше его.