Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

Она надолго задумалась над этим.

– Андзё и сёгунат не дураки. Они сумели бы догадаться обо всем этом.

– Они не знают вас, Ваше Высочество. Они полагают, что вы всего лишь тростинка, которую они смогут гнуть, ломать и использовать, как им угодно. Точно так же, как и этого мальчика Нобусаду, зачем же еще было выбирать его? Им нужен этот брак, да, чтобы поднять свой престиж; безусловно, этим они надеются сблизить двор и сёгунат. Разумеется, вы, простая девушка, стали бы послушной куклой в их руках и тайным проводником воли императора.

– Прошу прощения, но вы просите от женщины слишком многого. Я не хочу покидать свой дом или отступаться от моего принца.

– Император просит, чтобы вы сделали это.

– Снова сёгунат принуждает его торговаться, когда они должны лишь повиноваться ему, – со злостью проговорила она.

– Император просит, чтобы вы помогли ему привести их к повиновению.

– Пожалуйста, извините меня, я не могу.

– Два года назад, в худой год, – продолжал Вакура, взвешивая слова с той же осмотрительностью, – в год большого голода, в год, когда Ии подписал Соглашения, некоторые ученые бакуфу пытались отыскать в истории примеры низложения императоров.

Иядзу судорожно хватила ртом воздух.

– Они бы никогда не осмелились – только не это!

– Сёгунат это сёгунат, они всемогущи, пока что. Почему им не рассмотреть возможность устранения препятствия, любого препятствия? Разве он, когда его ва оказалась разрушенной, не задумывался даже о том, чтобы отречься в пользу своего сына, принца Сати?

– Слухи, – выпалила она. – Это не может быть правдой.

– Я полагаю, это была правда, принцесса, – серьезно произнес Вакура. – И теперь, если говорить правду, он просит вас – пожалуйста, вы поможете ему?

Иядзу была вне себя от горя, она понимала: что бы она ни ответила, разговор всегда будет возвращаться к этому «просит». Выхода нет. В конце концов ей придется уступить или стать монахиней. Ее рот открылся, чтобы произнести слова окончательного отказа, но этого не случилось. Что-то разделилось в ее сознании, словно часть его оказалась отрезанной, и, впервые в жизни, она начала мыслить по-иному, уже не девочка, но взрослый человек, и этот новый, еще не привычный для нее процесс, подсказал ей нужный ответ.

– Очень хорошо, – сказала она, решив отныне держать свои мысли при себе. – Я дам согласие, но при условии, что буду продолжать жить в Эдо так же, как я жила в императорском дворце.

Тот давний разговор и привел ее в тишину этой ночи, нарушаемую лишь ее сдавленными всхлипами.

Иядзу села на постели и вытерла слезы. Лжецы, с горечью подумала она, они обещали, но даже в этом они обманули меня. Нобусада тихо вздохнул и повернулся, не открывая глаз. В свете лампы, без которого он не мог заснуть, его лицо выглядело еще более мальчишеским, чем всегда, похожее скорее на лицо младшего брата, чем мужа, – такое юное, такое очень юное. Он был добрым, заботливым, всегда прислушивался к ее словам, следовал ее советам, не имел от нее секретов – все, как предсказывал Вакура. Но он не мог удовлетворить ее.

Мой любимый Сугавара, потерянный ныне навсегда – в этой жизни.

По ее телу пробежал озноб. Окно было открыто. Она подняла руку и оперлась ею на перемычку, едва замечая большой дворец внизу, который обрушился и теперь дымно догорал. По городу были разбросаны мерцающие огоньки других пожаров; лунный свет лежал на морской глади вдали – ветер пах гарью, первые лучи серебрили небо на востоке.

Ее тайная решимость не ослабела с того дня, когда она беседовала с Вакурой: посвятить эту жизнь сокрушению сёгуната, который разрушил ее счастье в этой жизни, вырвать власть у них из рук любой ценой, чтобы вернуть эту власть Божественному.

Я буду уничтожать, как уничтожили меня, думала она, слишком умудренная теперь жизнью, чтобы доверять такие мысли даже шепоту, падающему на дно колодца. Я молила не отсылать меня сюда, молила не заставлять меня выходить замуж за этого мальчика, и хотя он мне нравится, я ненавижу это проклятое место, ненавижу этих мерзких людей.

Я хочу вернуться домой! Я вернусь домой. Возвращение сделает эту жизнь терпимой для меня. Мы отправимся в Киото с визитом к императору, что бы ни говорил и ни делал Ёси, что бы ни говорил и ни делал кто угодно. Мы отправимся домой – и-мы-останемся-там!

Понедельник, 13 октября

В солнечный, ослепительно яркий полдень десять дней спустя Филип Тайрер сидел за письменным столом на веранде миссии в Эдо и с удовольствием упражнялся в японской каллиграфии – кисточка, тушь и вода. Вокруг валялись десятки исписанных и отброшенных за ненадобностью листов рисовой бумаги, поразительно дешевой здесь в сравнении с Англией. Сэр Уильям отослал его в Эдо, чтобы он подготовил все к первой встрече со старейшинами.

Его кисточка вдруг замерла. Вверх по холму поднимались капитан Сеттри Паллидар и десять драгун в столь же безупречных мундирах. Когда они появились на площади, самураи, стоявшие там – их теперь было гораздо больше, чем раньше, – расступились, чтобы пропустить их. Легкие деревянные поклоны, на которые англичане отвечали таким же мимолетным и деревянным отданием чести – явно вновь установленный протокол. Часовые в алых мундирах, их число тоже значительно возросло, открыли железные решетчатые ворота и закрыли их снова, после того как драгуны, цокая копытами, въехали на передний двор, обнесенный высокой стеной.

– Хеллоу, Сеттри, – крикнул Тайрер, сбегая по ступеням, чтобы встретить его. – Боже мой, ваш вид – просто услада для больных глаз. Дьявольщина, откуда вы взялись?

– Из Иокогамы, старина, откуда же еще? Прибыли на корабле. – Пока Паллидар спешивался, один из садовников, с мотыгой в руке, уже торопливо семенил к нему, полусогнувшись в поклоне, чтобы принять коня под уздцы. Когда Паллидар заметил его, его рука потянулась к кобуре. – Убирайся прочь!

– С ним все в порядке, Сеттри. Это Юкия, он один из тех, кто уже давно тут работает, и всегда готов помочь. Домо, Юкия , – сказал Тайрер по-японски.

– Хай, Тайра-сама, домо. – Хирага нацепил бессмысленную улыбку на лицо, полускрытое широкой соломенной шляпой, поклонился, но не двинулся с места.

– Убирайся! – повторил Паллидар. – Извините, Филип, но мне не нравится, когда кто-нибудь из этих мерзавцев крутится возле меня, особенно с чертовой мотыгой в руке. Граймс!

Названный драгун тут же оказался рядом и грубо оттолкнул Хирагу в сторону, перехватив уздечку.

– Вали отсюда, джаппо! Пшел, ну!

Хирага послушно затряс головой, сохраняя на лице все ту же нарисованную улыбку, и отошел. Но остался поблизости, чтобы можно было без труда все слышать, подавляя в себе страстное желание немедленно отомстить за оскорбление – острой как бритва мотыгой, маленьким кинжалом, спрятанным в шляпе или голыми, но твердыми как сталь руками.