Зулейка Доусон - Форсайты

Он занимал квартиру на верхнем этаже симпатичного старого дома на Слоун-стрит. Добираться до нее приходилось по лестнице – лифт почему-то ходил только до четвертого этажа, – но это компенсировалось просторностью. Энн догадалась, что платить за нее ему помогает отец.

– Что скажешь о моей симпатичной pied-a-terre [81] ? – спросил он, забирая ее пальто и перчатки. Шляпу она снимать не собиралась, но понукающий взгляд брата намекнул, что теперь так не делают. Да, конечно, она отстала от моды, ее манеры еще не освободились от легкого налета колониального провинциализма. Ей надо будет многое усвоить заново.

– Больше смахивает на симпатичную ножку в небе! Ты тут не страдаешь из-за разреженности воздуха? – Она подошла к окну и посмотрела сквозь идеально чистые тюлевые занавески. Видимо, отец подбросил еще и приходящую прислугу. Умение вести дом в число талантов Джонни никогда не входило.

– Но вид восхитительный.

Джонни встал у нее за спиной.

– Бесспорно. На все еще не застроенные пустыри, оставленные бомбами отсюда и до Биг Бена. В ясный день ты можешь даже увидеть Ламбет, если у тебя вдруг появится такое желание. Вопрос номер один: не выпьешь ли хереса прежде, чем мы перекусим?

Энн покачала головой.

– Пока нет. Но скоро. Когда я освоюсь с высотой.

Ей на плечо легла ладонь брата.

– Вопрос номер два, который у меня не было возможности задать при нашей первой встрече. У тебя все в порядке?

– И да и нет. Я перестала выискивать муравьев в сахарнице, так что, видимо, прогрессирую в лучшую сторону, но, боюсь, этого еще мало.

– Я могу помочь?

– Не знаю. – Она обернула к нему лицо. – Собственно, я ради этого и приехала. Так как же? Поможешь?

– Ca depend [82] . Как твой брат, я имею естественное право переломать пару-другую костей во имя благого дела. Ну а как подающий надежды младший партнер… я жду, что скажешь мне ты.

Энн знала, что ей остается только это. Уклониться было невозможно. Она глубоко вздохнула и сказала:

– Вопрос номер первый: ваша фирма занимается разводами?

– Да, и очень успешно. Вопрос номер два?

– Можно мне хереса?

Когда миновал час, а бутылка сухого «амонтильядо» убыла наполовину, Энн твердо уверилась, что ее брат заслужил партнерство в фирме одной лишь манерой держаться, не говоря уж о прочем. Он выслушал все, что она говорила (это была лишь пена с поверхности, но тем не менее достаточно мерзкая), ни разу не переменившись в лице, не приподняв брови, а его тон, когда он задавал вопросы, был безупречно корректным.

– Это еще сильно сокращенная версия. Не слишком приятная?

– Да, не очень. А как у тебя с аппетитом?

Энн решила, что вопрос этот, как и предыдущие, вызван ее рассказом.

– Пока еще так себе, но улучшается.

– Отлично. Если я предложу тебе три блюда – и ни единого под пряным соусом, не продолжим ли мы разговор за едой? Тут на площади есть очень симпатичное бистро.

Пришла весна и сменилась летом, и с каждым миновавшим днем к Энн возвращалась еще одна капля ее внутреннего спокойствия, ее прежнего «я».

«Хэринг» занялся разводом. Фирма обменивалась документами с «Кэткотом, Кингсоном и Форсайтом». В первый раз увидев этот адрес, Энн растерялась, но затем сообразила, что Джонни был не единственным Форсайтом, избравшим юридическое поприще. Наконец все приготовления завершились, и судебное разбирательство намечалось на конец года.

Все это время Грин-Хилл был ее заповедным убежищем, где ее не могли коснуться никакие невзгоды, а все юридические моменты, требовавшие ее внимания, всегда достигали ее только через заботливое посредничество Джонни. Она знала, что самого отвратительного ей не избежать, но время для этого еще не настало.

А пока она гуляла, читала, немножко играла, иногда ездила в Уонсдон, помогала в яблоневых садах и на ферме, спала лучше, ела больше и уже выглядела молодой женщиной, чья жизнь мало-помалу входила в положенную колею.

Бродя в одиночестве по окрестностям, она только один раз побывала там, где когда-то кончался забор. База давно была закрыта, поле возвращено. А дерево изгибалось все так же лихо, запечатлев характер того, кто тогда прислонялся к нему.

Внезапно Энн вспомнила, как ее закружили под охотничьей луной.

«Я же тебя люблю, ты знаешь!» Потребовалось прожить годы и годы с Китом, чтобы понять, насколько слова эти были лишь hapax legomena [83] .

Неважно! Теперь она вернулась домой. Ее сердце и жизнь исцеляются под английским солнцем.

И когда на исходе августа отец спросил, не поедет ли она с ним и Пенни в Лондон на решающий крикетный матч, она согласилась.

Но утром у нее сдали нервы. Нет, просто безумие вообразить, что ей будет по силам выдержать крикетный матч: энтузиазм зрителей, благопристойные возгласы одобрения, споры о тонкостях игры. Не слушая уговоров отца, она извинилась:

– Мне самой жаль, но я не в силах. А вы поезжайте спокойно, я отлично проведу время здесь.

– Не подвезти ли тебя в Уонсдон? Холли будет страшно рада.

– Нет, папа. Не надо затрудняться.

– Какие же затруднения? Ведь нам это прямо по дороге.

– Папа…

– Джон…

– О… Ну как хочешь.

Энн проводила их до машины. Пока Джон шел к своей дверце, Пенни сказала:

– Боюсь, я отпустила всех на день. Думала, ты тоже поедешь. Но в кладовой полно всякой еды, так что не мори себя голодом, хорошо?

– К вашему возвращению я потяжелею минимум на два фунта.

Пенни села рядом с мужем, и машина укатила.

Энн вернулась в дом. Взяла газету, налила себе на кухне стакан молока и отправилась с ним в гостиную. Молоко она поставила в уголок пустого камина рядом с диваном, устроилась среди подушек, поджала ноги и начала читать.

А ведь там ей казалось, что и этого она лишилась навсегда. Чтение превратилось в средство заполнять время, а не коротать его, оно служило примерно той же цели, что и выцарапывание рисунков на стене тюремной камеры.

Она не сомневалась, что перечитала все книги в библиотеке Симлы. От «Девушек в гараже» до «Пути богов», от «Брильянтов мисс Рейберн» до «Проказ леди Эйснат» (иллюстрированное издание). Энн исчерпала их все.

«Обычно Малютка Нина умела ловко избегать его амурных посягательств, но на этот раз она промедлила…»

Энн начинала опасаться, что это они исчерпали ее всю.

Но теперь она у себя дома в Англии, и та библиотека, старая горная станция и новая плантация остались в тысячах миль отсюда. Британской империи настал конец. И даже отголоскам колониализма места в ее жизни больше нет. Короче говоря, больше она не «мемсахиб», а если верить этой газете, то теперь принадлежит к «новоелизаветницам». Она продолжала читать, радостно пережевывая каждое слово, запивая их молоком.