Зулейка Доусон - Форсайты

Так она простояла, может – секунды, а может – минуты, прижимая к губам прохладные лепестки, вдыхая их запах, пока голос рядом с ней не сказал:

– Вот как пахнет лунный свет!

То самое, что она сказала Джону в первый вечер!

Вздрогнув, она выпустила розу; та взвилась на прежнюю высоту, напуганная не меньше ее. Что-то нежное порхнуло на землю, и Флер увидела, что это – одинокий лепесток, оброненный, словно слеза. Она повернулась лицом к тому, кто сейчас говорил, быстро обретая внешнее спокойствие. Однако и розы, и она по-прежнему были «как цветы, на которые смотрят». Александр Баррантес чуть поклонился ей, здороваясь в своей безупречной манере.

– Простите. Я не хотел вас напугать.

Вроде бы он был искренен. Что же в нем так раздражает… и соблазняет? Новое раздражение, внешнее, пришло ей на помощь, и она сумела спокойно и ровно выдержать его взгляд.

– И все-таки…

Он хорошо принял укол, едва кивнул и отошел к тому участку дорожки, где лунный свет падал прямо, без препятствий. Он поднял лицо к луне, закрыл глаза, и Флер не могла отвернуться. В нем была красота, которой она не видела в мужчине; даже то, что он явно это понимал, не могло уменьшить для Флер ее очарования. Наконец он заговорил, не меняя позы. В этом было что-то соблазнительное и несообразное.

– Здесь, среди холмов, пахнет легендами, – медленно произнес он, и ноздри его дрогнули едва заметно. – Насколько я знаю, поблизости есть старинные земляные укрепления.

Тоном, каким отвечают любопытствующему незнакомцу, Флер ответила:

– Да, Частонбери-Ринг, – но из-под ресниц продолжала глядеть на него.

– Я так и читал, – ответил он.

– Вы много знаете.

– Совсем не столько, сколько мне бы хотелось…

Он внезапно открыл глаза, и Флер поняла, что он заметил ее взгляд; но даже не моргнул. Как ни в чем не бывало, он подошел к ней, ухватил ту розу, сорвал ее и медленно стал вращать, легко поглаживая, словно цветок мог что-то чувствовать.

– Видите ли, – сказал он, – знания – моя заветнейшая цель, мой Грааль, если хотите, только не знаю, святой ли…

Флер была бы рада съязвить, но он был явно серьезен.

– Вам кажется, что вы – странствующий рыцарь?

– Возможно.

Этого нельзя было оставить просто так.

– Тогда скажите мне, чего вы ищете здесь?

– Вы знали ответ с самого начала. Я хотел встретиться с вашей семьей.

– Что ж, вы встретились… со всеми нами.

– Не со всеми, по-моему.

Если он ждал, что Флер подтвердит это или оспорит, то зря. Она только спросила:

– Интересно нас изучать?

– Конечно, еще бы!

– Почему бы это?

– Потому что никто из вас не знает себя. Я не хочу вас обидеть, никого. Что уж там, я бы сам мечтал о таком качестве!

«Но не мечтаешь», – подумала Флер; а сказала:

– Значит, вы считаете, мы не знаем себя?

– Да, каждый – по-разному.

– Печальный недостаток, верно? – сказала Флер, коротко и невесело засмеявшись. – А ведь наша фамилия переводится как «прозрение», «зоркий взгляд».

Он вскинул голову, показывая, что уже все понял. Оставался еще один очевидный вопрос, и Флер было ясно, что он его ждет. Наперекор самой себе, она спросила:

– Наверно, я должна вас спросить – что, по-вашему, знаете вы обо мне?

– Ах, – задумчиво сказал он, – о вас, Флер, я знаю очень мало.

– Это нехорошо – для вас, конечно. Вы ведь знаете, как опасно мало знать, Александр, – «иль много пей…»

– «…или совсем не пей!»

Эти слова прозвучали для Флер словно голодный шепот. Поверх розы, которую он вращал за стебелек, словно кот, поигрывающий хвостом, Александр глядел на нее. В его лице было что-то такое, чего бы ей лучше не видеть. Она отвернулась от него и сама посмотрела на бледно-желтую луну, твердую и ясную, как она сама.

– Теперь я задам вам вопрос, Флер.

Он стоял вплотную сзади нее и говорил через ее плечо. Легкая дрожь пробежала по ее коже, но она не обернулась.

– Скажите, а я не Caballero de la Triste Figura?

– Рыцарь печального образа? Почему вы меня спрашиваете?

– Потому что именно вы на это ответите. По-моему, вы это знаете.

Флер знала слишком хорошо. Она это поняла, едва его увидела.

– Что же, да, – ответила она. – Если ваше счастье зависит от меня, то вы – именно он.

Там, где ее шея ощущала тепло его слов, она ощутила что-то холодное, как луна, но мягкое и нежное. Слишком поздно поняла она, что это такое, чтобы запротестовать. Это была роза, он водил розой по ее шее!

– Разве невозможно, – медленно спросил он, так же медленно, как двигался цветок, – совсем невозможно, чтобы вы оказались дамой, у которой найдется дар для такого рыцаря?

– Если б это было так, – сказала она и почувствовала, что ей изменяет голос, – не здесь бы я его вручила.

– А, с этим местом у вас связаны воспоминания! Я почувствовал что-то такое, очень уж вы расстроены.

Флер резко повернулась, освобожденная от его чар тем единственным, что могло их развеять, – сразу, не думая, она рассердилась, что ее поведение определили и назвали. Да, интуиция у него дьявольская, но здесь, подумалось ей, он впервые сделал неверный ход.

– Если они у меня и есть, – холодно сказала она, – то они – мои.

Она отступила на шаг, чтобы совсем от него отстраниться, но его место заняли низко растущие розы, коснувшись ее бедер прохладными шелковистыми головками.

Он зеркально воспроизвел ее движение в своей невыносимой и безупречной манере и несколько секунд молчал.

– Я совсем не хочу вторгаться в ваше прошлое, – почти чувственно сказал он, на мгновенье опустив темные тяжелые ресницы. – «Noli me tangere» [55] . Я помню эту картину.

Флер опять выдержала его взгляд. Эти два темных озера просто бездонны! Ощущая и опасность, и радостное возбуждение, она резко повернулась и направилась к дому.

Глава 7

Другая страна

Первые пять минут беседа шла чуть-чуть слишком живо, чтобы убедить хоть кого-то из беседующих, что он или она вполне легко себя чувствует. Следующие пять минут, однако, напряжение явственно спало, потому что к этому времени шерри Джемса Форсайта навело свои сладкие чары на случайный квартет, рассевшийся по удобным диванам и креслам (странное наследство от человека, который никогда не входил в комнату, чтобы не породить какой-то тяжести!). Так, немного оживившись, они и отправились ужинать.

После своих «мгновений в розовом саду» и возможностей, которые дали тогдашние недомолвки, Флер рассчитывала, что беседа в столовой будет очень живой. Она хваталась, как сорока, за все, что светило хотя бы слабым блеском ярким карим глазам под бледными и трепетными веками. Глаза Баррантеса, сидевшего напротив нее, казались в свете свечей драгоценными камнями, из самых темных.

Когда подали десерт, все засмеялись. Холли велела приготовить мороженое в форме подковы. К нему подали компот из летних фруктов. Поднялись бокалы, из них переливалась через край плотная пена «Вдовы Клико» 1895 года (запасы Джемса Форсайта), которую Уинифрид прислала вперед себя, а Холли и Флер выпили за здоровье родившихся в августе и пожелали им долгой жизни.