Лесли Уолтон - Светлая печаль Авы Лавендер

Их отец, Борегард Ру, был известным френологом [2] Френология ( греч ., от prehn – душа, разум и logos – слово, наука) – одна из первых псевдонаук, основным положением которой является утверждение о взаимосвязи между психикой человека и строением его черепа. , к чьим заслугам в этой области относили рыже-золотистые кудри на голове и на тыльной стороне ладони, а также то, как в его французском проступал едва заметный бретонский акцент. Крепкий и сильный, Борегард Ру мог одной рукой поднять всех четверых детишек, зажимая под мышкой другой еще и домашнюю козу.

Прабабушка была мужу полной противоположностью. Если Борегард был величественный, большой, даже огромный, то его жена, маленькая и неприметная, всегда ходила сутулая, с разведенными в стороны крыловидными лопатками. Ее кожа была смуглой, а его – розовой; ее волосы – темными, его – светлыми. Когда в комнату входил Борегард Ру, все головы поворачивались в его сторону, в то время как его жена славилась неспособностью занимать место в пространстве.

Теми ночами, что они занимались любовью, Борегард по достижении высшей точки удовольствия будил соседей рычанием – а жену его практически не было слышно. Она вообще редко издавала какие-либо звуки. Надо сказать, что доктор деревушки Трувиль-сюр-Мер, принимавший роды их первого ребенка – моей бабушки, – то и дело отвлекаясь от своих прямых обязанностей, поглядывал на будущую мать, просто чтобы удостовериться, что та еще дышит. Тишина в родильной палате настолько взволновала его, что, когда пришло время появиться на свет следующему ребенку – моему двоюродному дедушке Рене, – доктор в последний момент отказался принимать роды и тем самым вынудил Борегарда бежать в одних чулках семнадцать километров до города Онфлёра в поисках ближайшей акушерки.

История жизни прабабушки до знакомства с Борегардом Ру неведома. О том, что та и вправду жила на свете, свидетельствуют только лица ее старших дочерей, Эмильен и Марго, которые унаследовали от матери темные волосы, смуглую кожу и светло-зеленые глаза. Рене, единственный мальчик, походил на отца. У Пьерет, младшей, были Борегардовы ярко-желтые кудри. Ни один из детей не знал имени, данного при рождении их матери, считая, что ее так и зовут – Маман, – до тех пор, пока уже поздно стало задумываться, не звали ли ее как-нибудь еще.

Сыграло ли роль то, что он был таким крупным, или нет, но к началу 1912 года французская деревушка показалась Борегарду Ру слишком petit [3] Маленький ( фр .). . Он мечтал о местах, где улицы запружены автомобилями, а здания такие высокие, что заслоняют солнце. В Трувиль-сюр-Мер же только и было, что рыбный рынок да френологическая контора самого Борегарда, держащаяся на плаву благодаря соседкам. Пальцы у него так и чесались заняться черепами, чьи шишки он еще не пересчитал пару десятков раз! Итак, первого марта того года – прямо в восьмой день рождения старшей дочери Эмильен, седьмой – сына Рене, шестой – Марго и пятый – Пьерет – Борегард завел разговор о месте, которое называл «Манхэтин».

– В Манхэтине, – рассказывал он соседям, набирая воду из колодца возле дома, – если нужно принять ванну или умыться, то поворачиваешь кран, и – ву-а-ля! – течет не просто вода, mes camarades [4] Друзья мои ( фр .). , а горячая вода. Только представьте! Каждое утро в вашей ванне – встреча с маленьким чудом! – Он заливался веселым смехом, а соседи усматривали в Борегарде Ру ветренность, избыточную для его громоздких габаритов.

К разочарованию не только женщин Трувиля-сюр-Мер, но и мужчин, которых хлебом не корми, дай посудачить о любимом персонаже, Борегард спустя месяц продал свое френологическое дело. Он заказал шесть билетов третьего класса на борт судна «Франция», совершающего свой первый рейс, – по билету на каждого члена семьи (конечно, за исключением домашней козы). Он выучил детей считать по-английски до десяти, а однажды, увлекшись, рассказал им, что улицы в Америке не такие, как им приходилось видеть до этого, – не покрыты грязью, как здесь, в Трувиле-сюр-Мер, а вымощены брусчатым камнем из бронзы.

– Из золота, – поправляла моя бабушка, маленькая Эмильен. Если Америка в самом деле такое роскошное место, как думает отец, тогда пусть улицы будут вымощены чем-то получше бронзы.

– Не говори глупостей, – мягко возражал Борегард. – Пусть это и американцы, они все же не станут мостить улицы золотом.

«Франция», как я узнала из своих исследований, было чудом французского машиностроения. В два раза превосходящее размерами абсолютно все корабли французского торгового флота судно должно было стать новым словом в скорости, роскоши, обслуживании и кулинарном искусстве во всем французском пароходстве. В свой первый рейс оно отправлялось из оживленного порта в городке Гавре в сорока двух километрах от Трувиля-сюр-Мер.

В 1912 году Гавр был местом четкого разграничения классов. Окруженный с востока деревнями Монтивилье, Арфлёр и Гонфревиль-л’Орше, от Онфлёра город был отделен рекой Сеной. В конце девятнадцатого века, когда соседние деревни Санвик и Блевиль примкнули к Гавру, над старинной нижней частью города образовалась верхняя, а связывала их сложная сеть из восьмидесяти девяти лестниц и фуникулер. Верхнюю часть занимали расположенные на склоне холма поместья богатых торговцев и судовладельцев, которые в начале девятнадцатого века нажили состояния благодаря работе обширного гаврского порта. В центре города находилось здание муниципалитета, Sous-Préfecture [5] Супрефектура ( фр .). , здание суда, спортивный клуб Гавра и турецкие бани. Кроме того, там располагались музеи и игорные дома, а также несколько роскошных отелей. Именно в этой части Гавра родилось импрессионистское направление, и именно она вдохновила Клода Моне написать Impression, soleil levant [6] «Впечатление. Восходящее солнце» ( фр .). .

В это же время в окрестностях и старых районах Гавра, где обитали рабочие семьи, и в низинных портовых кварталах, где трудились моряки, докеры и чернорабочие, царило запустение. Здесь господствовали последствия изнурительной и непостоянной работы, скверная система канализации и антисанитарные жилищные условия. Местные кладбища были переполнены телами умерших в результате эпидемии холеры 1832 года. И именно здесь появлялись первые жертвы прожигания жизни. Здесь возникли представители богемы, район красных фонарей, кабаре с женоподобными конферансье, где можно было заплатить за выпивку и развлечения, не снимая шляпы. И пока богатые гаврцы в верхней части города поднимали тосты за счастье и долгоиграющий успех, живущие в трущобах гнили среди нездоровой вони, вредных отходов, беспорядочных связей и детской смертности.