Харви Джейкобс - Американский Голиаф

– Какова, по-вашему, должна быть цена?

– Мистер Вандербильт, я знаю, вы человек небедный. Но раз уж вы пришли лично, я не стану пользоваться своим преимуществом. Вы могли прислать дядю Сэма, если б захотели. Предположим, у меня есть то, что вам надо, и я готов торговаться Я бы сказал вам тогда, что мой внук положил глаз на участок земли в Вишневой долине. Десять, может, двадцать акров. Вместо дома там какие-то развалины. Как бы нам взять эту землю, починить дом и добавить бунгало по соседству?

– Двадцать акров и два дома?

– Проявите великодушие. Добавьте тысячу на пару мешков с семенами. Мой внук любит свежие овощи. Где он взял такой вкус? Точно не с моей стороны.

– Но ваш внук умер.

– Определенно умер. Ушел и умер. Хотя всякое бывает.

– Ваша цена чрезмерна.

– Вот и хорошо. Ищите шмекель у других исполинов. Вон их сколько посреди дороги валяется. – Исаак принял задумчивый вид и потянул себя за бороду. – Перед тем как уйти, мистер Вандербильт, окажите любезность. Скажите, сколько бы запросил Аладдин, когда б кому-то приспичило потереть его лампу.

– Восемь акров, один дом, и ни цента больше.

– Десять акров, дом, крепкий флигель, пять сотен наличными.

– Гнусный семит.

– Бумаги оформляйте на мое имя.

– Вам стоило бы поразмыслить над девизом нашей семьи: «Честь прежде выгоды», – сказал Вандербильт.

– Будь у вашей семьи другой девиз, вы могли бы стать по-настоящему богатым человеком, – ответил Исаак.

К концу экскурсии по «Хумидору Халлов» у Саймона в глазах стояли слезы. Он обнял Лоретту, затем Бена.

– Я о таком и не мечтал, – проговорил старик. – Помню, как много лет назад, еще юношей сидел я на скамье и одна только ваша мать помогала мне сворачивать листья. У нее были поразительные руки, а еще интуиция, чтобы чувствовать миг, когда волокнистая недоспелость сменяется истинной зрелостью, и превращать бестолковое растение в нежного и долго не сгорающего младенца. А какой скромности женщина. Как бы я хотел, чтобы она была здесь и разделила со мной радость.

– Она и так здесь, – сказала Лоретта. – Где ж ей еще быть?

– Да, Лоретта, я представляю, как она ходит из угла в угол, от полки к полке, принюхивается и улыбается, суетится и вытирает пыль. Если все это разрушится из-за Джорджа…

– Может, и наоборот, – сказал Бен. – По крайней мере, Нью-Йорк теперь знает наше имя.

– Даже Эдвина Бута простили за преступление брата, – вступилась Лоретта. – Говорят, Нью-Йорк не успевает ничего запоминать. Каждый день – первый. Я не верю, что мы разоримся, какой бы грех ни совершался по соседству.

– Но посмотри в окно. – Саймон указал на трещину, что, словно молния, исполосовала стекло. – Какая еще нам предстоит расплата?

– Это все сумасшедший беспризорник, – сказал Бен. – Пацан со ржавым молотком сорвал злость на непонятно кого. Вряд ли это связано с Джорджем или Голиафом. В городе целый букет ненормальных, приходится терпеть. К завтрашнему дню стекло заменят.

– Хорошо, если бы все разрушения чинились с такой же легкостью, – вздохнул Саймон. – Бен, Лоретта, я должен сказать, что долгие годы Джордж был нам чужим. Да, он мой сын и ваш брат, и это неизменно. Но ему не было места в нашем деле, и он никогда не понимал всей прелести заботливо скрученной сигары. Он не подозревал, что курение – это молитва. Когда придет художник рисовать вывеску, пусть напишет на новом оконном стекле «Хумидор. Саймон Халл и сын», ибо только один из моих сыновей заслужил это звание.

– Не делай поспешных шагов, отец, – попросил Бен.

– Я обошелся бы с Джорджем еще жестче, если бы не Анжелика, – сказал Саймон. – У меня к ней очень теплые чувства.

– Вряд ли Джордж или Анжелика останутся без средств, – возразила Лоретта, – Они неплохо заработали на своем исполине. И ни слова нам, ни мысли о том, какому риску подвергается общее имя.

– Тем более что это имя будет носить Анжеликин ребенок, – добавил Бен.

– Ребенок? – переспросил Саймон. – Какой ребенок?

– Я забыл, что ты не знаешь, – ответил Бен. – Да, это так. – (Лоретта закатила глаза к потолку.) – Да, Анжелика ждет ребенка. Правда, она неважно себя чувствует, а потому сейчас в Кардиффе набирается сил.

– В Кардиффе?

– С Бертой, – пояснила Лоретта. – Остается надеяться на лучшее для этого маленького несчастного узелка, раз уж у его матери такое слабое здоровье.

– Мы все время молимся за Анжелику, – сказал Бен.

– Анжелика в Кардиффе, вы вдвоем в Нью-Йорке, Джордж тоже. Кто остался в Бингемтоне?

– Мы боялись вам говорить, – ответила Лоретта. – Джордж назначил главным кого-то из бригадиров.

– Но Бингемтон – сердце всего предприятия.

– Я собирался поехать туда как можно скорее, но как я могу бросить все здесь? – сказал Бен. – Еще и поэтому мы рады видеть тебя дома, отец. Филиалы жалуются на недопоставки и даже на качество товара, который к ним приходит.

– Джордж, Джордж» Джордж, – пробормотал Саймон, – зачем ты меня губишь?

– Кто может прочесть в душе у Джорджа? – воскликнула Лоретта. – Книга с перегнутыми страницами, написана на языке, который давно не поддается расшифровке.

– И теперь, когда я почти принял окончательное решение, – внук у Анжелики. Разве можно наказывать невинных?

– Анжелика не единственный зрелый плод на фамильном дереве Халлов, – сказала Лоретта. – Я тоже жду в гости аиста.

– Что?! – охнул Бен. – Господи боже!

– Я не хотела тебе говорить, пока не вернулся отец.

– Ребенок. – Бен посмотрел на деревянную индианку у чьих ног, как он полагал, этот ребенок был сделан. – А еще говорят, женщины не умеют хранить секретов.

– Спасибо тебе, Господи, за Лоретту, – сказал Саймон. – Еще одно имя на двери, и на этот раз истинный Халл.

– Я хочу первая застолбить имя Саймон, – потребовала Лоретта.

Саймон Халл мягко заключил ее в кольцо своих рук, точно двойную кубинскую «Корону» в рубашку. Вот его связь с миллионом новых утренних часов. Бен Халл смотрел на отца с Лореттой и сиял.

– Хорошая жена – хорошая жизнь, – сказал он.

Они заметили в окно Чурбу Ньюэлла: тот кланялся дородной даме в шляпе величиной с колесо. Затем дама пошла своей дорогой, а Чурба помахал Халлам рукой.

– Он осмелился здесь показаться? – удивилась Лоретта.

Бен открыл Чурбе дверь, и тот кинулся радостно приветствовать родственников:

– Дядя Саймон, кузен Бен, Лоретта, вам можно сейчас смеяться? Если да, я расскажу что-то смешное. Видели бочку, с которой я говорил? Она певица из Нибло, и знаете, про что она меня спросила? Нельзя ли тут у вас купить папиросы. Я сказал, что ни папиросы, ни салями здесь не продаются, пусть ищет в Бауэри, ха-ха. Джордж здесь? Мне вообще-то он нужен.