Манучер Парвин - Из серого. Концерт для нейронов и синапсов

Как будто настойчивый пилигрим, я прошёл сквозь энергию страсти, заснул в энергии инертности и проснулся в энергии спокойствия или неподвижности и тишины. Мои намерения и мотивы, которые когда-то были журчащими ручьями, пробирающимися сквозь различные долины, теперь вместе текут, чтобы сформировать кристально чистую реку.

Я вхожу в царство свободы. Царство свободы, где Бог не шпионит за мной. Где никто смертный или бессмертный, реальный или воображаемый не судит меня. Где грех и конфликт ещё не изобретены. Где я становлюсь тем, кто я есть на самом деле, – создателем в своём праве. Я свободен от груза, который давит на моё сознание.

Свободен от грузов, сжимающих мой разум. Даже Бог, который ехал у меня на плече, как попугай весом в двадцать тонн, прощает мне мой атеизм и улетает – хотя ему это трудно, как настоящему попугаю весом в двадцать тонн.

Понемногу я подхожу к пику медитации. Там, где мелодии выбивались у меня в мозге из общего ряда, теперь гармония. Все конфликты внутри меня сливаются в единое спокойствие. Я наконец свободен от груза. Я наконец в нирване. Где я никому не приношу зла. Где никто мне не приносит зла. Где я свободен от всех внешних ограничений и внутренних желаний. Я остаюсь в этом умиротворённом состоянии – ну, я не знаю, сколько времени. Я сплю без кошмарных снов, хорошо сплю одну ночь. Мне следует медитировать, регулярно заниматься этой прекрасной практикой.

Первое, что я вижу утром, – это то, что я вижу в своём воображении. Я вижу Ашану в сари цвета красных опиумных маков, почти цвета шафрана. Она будто парит за окном и мягко произносит:

– Доброе утро, Пируз. Надеюсь, что ты хорошо спал.

В эту субботу опаздывает больше народу, чем обычно, – доктор Хочипилли, доктор Рутковский и Эндрю Эшкрофт. Несмотря на то, что утром я занимался йогой и бегал трусцой, я всё ещё остаюсь в напряжении. Я договорился о встрече с матерью Джульетты без её ведома. Это было нетрудно – я представился медсестре, которая ведает посещениями, старым другом Элизабет. И, может, мы с матерью Джульетты на самом деле старые друзья. Но я неразумно надеюсь, что это не так.

Мы с Джульеттой не сидим так близко, как раньше. За последнюю неделю мы несколько раз встретились, чтобы выпить кофе. Она сдержала своё обещание и не давит на меня, не заставляет говорить. Но её глаза продолжают умолять меня открыть ей свою душу и провести с ней дардэдель. Чёрт побери! Зачем я научил её этому магическому персидскому слову?

Тем не менее я чувствую, что она знает больше, чем я думаю. Я испытываю это чувство с тех пор, как мы встретились. На самом деле я думаю, что женщины всегда знают больше о нас, мужчинах, чем думают мужчины. Я не знаю, что делать, что ей сказать, а что ей не говорить, поскольку сам не знаю, что правда, а что ложь. Я мог бы сказать ей, что напуган, но как ей это поможет? Обычно я всё прямо говорю, но не на этот раз. Ради кого я скрытничаю, я, честное слово, не знаю. Разум – удивительный гаджет, он чувствует огромное, к чему у него нет осознанного ключа.

Приближается день рождения Джульетты, 25 июля; это означает, что она, грубо говоря, родилась через семь месяцев после того, как я видел Элизабет в последний раз, примерно тридцать лет назад. Я уже купил серьги с чёрным жемчугом, которые подойдут к ожерелью из чёрного жемчуга – тому, которое она надевала в день нашей незабываемой встречи. Смогу ли я их ей подарить? Наши телефонные разговоры и частый обмен письмами по электронной почте помогают нам оставаться близкими друг другу людьми, хотя мы не обмениваемся никакими эротическими словами, как раньше. Она следует моему примеру, соответствует моему новому настрою, но я вижу боль у неё в глазах, я вижу неуверенность и отчаяние, которые приводят к этой боли в глазах. Мне не хватает её как любовницы, но то, что мне её так не хватает, заставляет меня чувствовать себя виноватым. Мой разум стал полем битвы между верой и желаниями. Некоторые части моего мозга отправляют отравленные стрелы в другие части моего мозга, но они все бьют по мне.

Наконец вбегает Эндрю. Брэдли устраивается так, чтобы сидеть между Эндрю и Вандой. Эти двое мужчин сегодня должны говорить о науке любви.

Эндрю будет рассказывать про нейро-биохимический аспект любви. Что там ещё есть? Брэдли будет рассматривать психо-нейро-биохимическую природу любви, в особенности её связь с сексом и расой. Его подход полностью не исключает Фрейда.

Ничто не будет сказано про сердце как гнездо любви. Сердце просто опускается в пятки, шепчет, сильно бьётся или пляшет ча-ча-ча от радости, когда получает сигналы от мозга. Вся любовь в мозге. Эта крошечная роль сердца разочарует поэтов. Учёные занимаются другой реальностью, не той, что художники, и те, и другие понимают, что мир науки и мир искусства соединены туманными дорожками в человеческом сознании. Может, когда-нибудь эти миры соединятся чёткими дорожками, поскольку и тот, и другой созданы в человеческом сознании. Без наук и искусств люди не были бы людьми!

Любовь вьёт гнездо в мозге. Она прыгает вниз в сердце только на короткое время, будто выходя на прогулку, чтобы поблагодарить сердце за дополнительную кровь, которую оно качает, когда это требуется любви.

Эндрю улыбается мне горько-сладкой, но тем не менее дружеской улыбкой. Я отвечаю улыбкой на улыбку. Даже хотя никто на самом деле не знает, как себя чувствует другой человек, я ощущаю, будто знаю, что чувствует Эндрю. Судьба угрожает вырвать у меня Джульетту, и это не в меньшей мере невыносимо, чем фактическая потеря Ванды Эндрю. Угроза может быть ужаснее, чем её воплощение в жизнь. Эндрю и я чувствуем вес и шипы или угрозу реальности, поэтому мы понимаем друг друга. Если я не ошибаюсь, он чувствует, что между нами с Джульеттой не всё в порядке.

Я внезапно ощущаю, как Джульетта касается моей руки под столом. Я улыбаюсь ей. О, как Джульетта красива! Как красива её невидимая душа! Какая она понимающая. Я понимаю, что буду любить Джульетту, несмотря ни на что. Это не обязательно должна быть романтическая любовь. Если нужно, то моя любовь может подняться над романтикой. Я без ума от этой женщины, от этого очаровательного человеческого существа, от этого блестящего учёного, этой озорной души. Дело здесь не только в моём самолюбии. И я таким образом не утверждаю собственное «я». Я любил бы её саму, даже если бы она не была моей, или не будет моей так, как я того хочу. Благодаря ей я полюбил гораздо большее количество вещей, окружающих меня. Растения. Животных. Звёзды. Кусочки гравия у меня на подъездной дорожке к дому. Но это было на прошлой неделе. Я всё ещё люблю всё, но боюсь дотронуться до той, которую люблю больше всего.