Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

Взгляды Антонии и Телохранителя номер три встречаются. Антония тут же на всех парах мчит наверх. Теперь у нее нет и десяти минут, на которые она рассчитывала.

Она практически без сил прибегает на шестой этаж (Антония сейчас далеко не в идеальной форме) и звонит в дверь. Порой остается лишь надеяться на лучшее.

Открывает ей Рамон Ортис собственной персоной. В хорошие дни он выглядит не на восемьдесят, а на семьдесят. Но только не в такой день, как сегодня. Впалые глаза, серая дряблая кожа.

– Вы кто?…

И тут же узнает Антонию.

При этом он прячется за приоткрытой дверью, словно за щитом.

– У меня мало времени, сеньор Ортис. И у вашей дочери тоже.

На лестнице (величественной, мраморной, украшенной скульптурами) раздаются шаги Телохранителя номер три. Все ближе и ближе.

– По идее, я не должен с вами разговаривать, – неуверенно говорит Ортис.

Если он сейчас закроет дверь у нее перед носом, как ему явно хочется, – партия проиграна. И Антония решает идти ва-банк.

– По идее, вы должны были сказать полицейским правду по поводу того, что от вас потребовал Эсекиэль.

Рамон Ортис даже не шелохнется. И только пепельно-серая кожа становится мертвенно-бледной.

– Пожалуйста. Возможно, это наш последний шанс, – умоляет Антония.

Остается шесть секунд до того, как здесь окажется Телохранитель номер три.

Возможно, для кого-то шесть секунд – это совсем крошечный период времени.

Но только не для Рамона Ортиса.

За эти шесть секунд перед глазами Рамона Ортиса проплывают сцены двух вариантов развития событий. Либо он позволит Антонии войти и скажет, что действительно солгал полиции, признавая тем самым себя виновным в препятствии правосудию и способствуя тому, чтобы вся правда всплыла наружу; либо он закроет перед ней дверь и не изменит своих показаний. За эти шесть секунд перед ним появляется и образ Карлы: вот она совсем еще малышка, роняет мороженое на персидский ковер; а вот она уже подросток, впервые поздно возвращается домой, вся в слезах из-за разрыва со своим первым парнем.

Телохранитель номер три подбегает к Антонии и обездвиживает ее. Ему не требуется особых усилий, чтобы заломить ей руку за спину. Антония не пытается оказывать сопротивление – да даже если бы и пыталась, она все равно весит на тридцать килограммов меньше, чем он. За все это время она ни на секунду не отводит взгляда от Ортиса.

– Пожалуйста, – повторяет Антония, выворачивая шею, лишь бы не прервать визуальный контакт.

Одним-единственным жестом вы можете остановить это безумие , говорят ее глаза. Одним-единственным словом вы можете все изменить .

Миллиардер отводит взгляд и медленно закрывает дверь.

Даже Коппола не смог бы создать сцену лучше.

Вот что значит качественный журнализм , думает Бруно Лехаррета.

Никто и никогда так сильно себя не любил, как он любит себя сейчас.

Вернемся немного назад.

Мотоцикл «Пежо Ситистар», который он накануне взял в аренду, обошелся ему недешево: 129 евро в день, однако оказался отличной инвестицией. Серый, неприметный, с багажником. Стоит лишь надеть шлем, и баскский журналист тут же превращается в одного из многочисленных курьеров, разъезжающих по Мадриду. Он практически становится невидимкой. По крайней мере для зеркала заднего вида в машине инспектора Гутьерреса, который так за целый день и не понял, что за ним следят. Когда этот болван поспешно покончил с завтраком и сел в машину, Бруно уже поджидал его на улице. Маршрут был необычайно интересным. Сначала он привел к частному дому в Лавапьес, в район, который политкорректные люди называют мультиэтническим и которому Бруно дал ласковое определение арабское гетто . Узкие односторонние улочки, на которых Бруно пришлось изрядно постараться, чтобы остаться незамеченным, черт бы их побрал . Гутьеррес заехал за какой-то девицей, которую Бруно толком не удалось разглядеть: слишком быстро она запрыгнула в машину.

Оттуда – к бульвару Кастельяна, к штаб-квартире этого самого банка, охренеть можно. Бруно сделал несколько фотографий с противоположной стороны улицы. Затем – в школу, вообще черт знает что. Бруно совсем запутался, прямо как провод от наушников. Обратно в Лавапьес: они оба заходят в дом и надолго там пропадают. Бруно сначала не решается пойти перекусить в какой-нибудь местный бар, отчасти чтобы не упустить Гутьерреса, отчасти из-за боязни подцепить там заразу. Затем все же собирается с духом и покупает себе в китайском магазине слоеное печенье в фабричной упаковке. Но за грехи надо платить, и изжога от этой индустриальной отравы не заставляет себя ждать.

Бруно Лехаррета, самопровозглашенная легенда баскского журнализма, автор незабываемых заголовков восьмидесятых и девяностых, проделал путь в четыреста километров до столицы, истратил последние деньги на карточке на аренду мотоцикла, следуя голосу интуиции…

И голосу неприязни, черт возьми. Что тут еще скажешь.

…и вот сейчас его уже достала вся эта слежка, у него болит зад, и желудок выворачивается наизнанку; он отчаянно хочет увидеть хоть какую-нибудь выходку инспектора Гутьерреса или принять альмакс [38] Лекарство от изжоги и боли в желудке. . Оба варианта ему подходят.

Полный провал. Я просто жалкий старик, вот кто я.

Наконец, инспектор и его напарница снова выходят из дома. Бруно убирает подножку и нажимает на газ. Спустя пятнадцать минут они оказываются на улице Серрано, и вот здесь кое-что происходит. А именно: эта мелкорослая девица выходит из машины на углу и куда-то убегает. А Гутьеррес проезжает еще несколько метров и паркуется в неположенном месте. Прямо на стоянке такси напротив подъезда. Собственно, он целый день паркуется в неположенных местах, и Бруно это зафиксировал на фотографиях. У инспектора Гутьерреса больше нет полицейских привилегий для подобной парковки, ведь он отстранен от должности с лишением жалованья. Но, конечно, одного этого для целой статьи маловато.

Сделай что-нибудь, Гутьеррес.

И тот его как будто услышал. Гутьеррес выходит из машины и направляется к подъезду. То же мне, кукла Фамоса [39] Famosa – испанская компания по производству кукол, основанная в 1957 г. , думает Бруно – человек старого покроя.

В свое время в Бильбао профессия телохранителя процветала – такой уж был период – и правые политики постоянно окружали себя охраной. Так что с некоторыми телохранителями Бруно приходилось сталкиваться, и теперь он чует их за милю, даже за полторы мили.

Те двое, что стоят у подъезда, сразу напрягаются, останавливают Гутьерреса, а он кладет руку на сердце, типа, да ладно вам, я с миром, а они ему небось: что вы тут делаете. Гутьеррес машет руками так, словно дирижирует Венским филармоническим оркестром, и фотографии у Бруно выходят просто превосходные. Телохранители заталкивают его в подъезд, при этом разговаривают с кем-то через гарнитуру, то прижимая палец к наушнику, то отпуская: видать, вызывают подкрепление или запрашивают указания.