Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

Джон пристально смотрит на Антонию.

– Ты не можешь рассказать или не хочешь?

Антония отводит взгляд.

Нет, она не станет говорить ему о своих обрывочных воспоминаниях.

О смутных образах, порой возникающих в голове по вечерам.

– Не могу. И не хочу.

Испытательная комната теперь другая.

Больше, чем предыдущая. Стул прикручен к полу двенадцатисантиметровыми винтами. С потолка свешиваются пять черных нейлоновых лент. Самая широкая предназначена для пояса. Остальные четыре – для запястий и лодыжек. К концу каждой из них присоединен электрод с застежкой на липучке. Этот электрод способен дать разряд в 30 вольт.

Сегодня испытание лентами.

Антонии плевать на электроды. Да она и мало что помнит из этих тренировочных сеансов. Когда сеанс начинается, она садится за стол. Перед ней ставят стакан воды и кладут две капсулы. Она берет в рот красную и выпивает полстакана воды. А синюю глотает уже в конце. Эта капсула стирает воспоминания.

Например, воспоминание о том, как через минуту после приема красной капсулы двое мужчин в голубых комбинезонах подвешивают ее за ленты головой вниз.

По громкоговорителю звучит голос Ментора.

– Каким было твое лицо до рождения?

Антония делает глубокий вдох и закрывает глаза. Она пытается освободить свое сознание от шума, утихомирить обезьян, прыгающих в ее мозгу. И, по мере того, как наркотик начинает действовать, она постепенно погружается в своеобразную мысленную тишину.

В сгущающейся тьме она концентрируется на коане [35] Загадки, вопросы или короткие истории, понимание которых приводит человека к просветлению, расширению сознания. . На нерешаемом вопросе из рода тех, что мастера дзэна на протяжении столетий задают своим ученикам. Она получает коан от Ментора перед каждым сеансом.

И в этой тишине она видит, каким было ее лицо до рождения.

Она открывает глаза.

Сеанс начинается.

На экране перед ней появляется изображение. Шесть субъектов, стоящих в ряд и смотрящих в камеру. Изображение остается на мониторе меньше секунды.

– У кого на шее был платок?

– У номера три.

– Какая женщина была самой высокой?

– Номер шесть.

– Какого цвета был платок у номера два?

– Красного.

Антония попадается на удочку, прежде чем успевает понять, что у номера два платка не было. Электрический разряд бьет ее по рукам и ногам и превращает ее диафрагму в бубен.

Ленты поднимают Антонию настолько высоко, что ее спина и пятки практически касаются потолка.

На экране появляется новое изображение. На этот раз числа. Шесть рядов по одиннадцать цифр.

Секундомер внизу экрана начинает отсчитывать время, как только цифры исчезают. Антония начинает повторять числа, как можно быстрее.

Секундомер останавливается.

06.157.

– Ни одной ошибки. Хорошо.

Ленты опускают ее на двадцать сантиметров.

Правила просты. Правильный ответ – двадцать сантиметров. Как только сможешь коснуться пола – испытание закончено. Если отвечаешь неправильно или недостаточно быстро – получаешь разряд и поднимаешься к потолку, теряя все свои отвоеванные сантиметры.

– Чем больше их делаешь, тем больше оставляешь позади.

– Шаги.

Антония улыбается. Пот стекает со лба и застилает ей глаза.

До пола осталось только два с половиной метра.

Это отнюдь не счастливая улыбка.

Джону ее безумно жаль, ему бы хотелось утешить ее, спасти от холода, вечной тьмы, одиночества и боли, что живут у нее внутри. Он хочет протянуть ей руку, хочет обнять ее. Но он этого не делает, поскольку чувствует, что так будет только хуже.

– Пора за работу, – отрезает она.

– Подожди. Ты мне до этого сказала, что в тебе что-то изменилось. Что тебе уже недостаточно видеть сына раз в месяц из окна. Что же произошло?

– Лаура Труэба.

Джон понимает. Педантичные, стерильно-безукоризненные показания председательницы банка для обоих стали ударом. Ничего удивительного, что после этой встречи Антонии захотелось как можно скорее увидеть сына.

– Холодная, бессердечная стерва.

– Не знаю. Возможно. Я просто не понимаю ее поступка. Не знаю, что такого потребовал Эсекиэль, что она не могла ему дать. Но нужно обязательно постараться это разгадать.

Инспектор Гутьеррес на секунду задумывается.

– Эта фраза, которую он сказал… про то, что дети не должны расплачиваться за грехи родителей. Поищи на айпаде. Она из Библии.

Антония набирает фразу в поисковике и показывает ему результат.

Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается.

Разве Я хочу смерти беззаконника? – говорит Господь Бог. Не того ли, чтобы он обратился от путей своих и был жив?

– Иезекииль, глава восемнадцать, – говорит Антония. – Ты был прав.

– Как сказал бы Капитан Качок, «будем исходить из того, что Эсекиэль – это псевдоним». Наш убийца взял себе имя пророка.

Антония встает и опирается спиной о стенку.

– А скажи-ка, знаток катехизиса, чтобы мне, атеистке, стало понятно. Кем был этот бородатый сеньор? Предполагаю, что борода у него была.

– У них у всех была борода, детка. Иезекииль был иудейским священником во времена Вавилонского пленения. Еврейский народ тогда оказался в подчинении у жестокой тиранической власти. И пророк Иеремия говорил о справедливости в трудные времена. О том, что каждый должен сам отвечать за свои ошибки. Вот что это значит.

– Я, конечно, не теолог, но сдается мне, что наш Эсекиэль понял все с точностью до наоборот.

– Да уж: похищенный сын, невыполнимое требование и фраза о том, что «дети не должны расплачиваться за грехи родителей».

– Я вот думаю, какие такие грехи могут быть у председательницы банка, – говорит Антония.

– Что-то мне в голову ничего не приходит.

Антония смотрит на него с удивлением.

– Вообще-то я это с сарказмом сказала.

– Сарказм – это явно твое, как и теология, – говорит Джон, с трудом сдерживая смех.

– Значит, целью похищения был шантаж, – продолжает Антония. – Эсекиэль похитил Альваро Труэбу и потребовал у его матери что-то сделать в обмен на освобождение мальчика. Она отказалась. И больше не было ни переговоров, ни давления, ни звонков.

– И сейчас он потребовал нечто подобное у Рамона Ортиса. Нечто, взывающее к нему не как к отцу, а как к бизнесмену.

– И о чем Рамон Ортис не захотел нам рассказать. Почему?

– Возможно, чтобы избежать нашего осуждения.

– Вряд ли. Ты же видел, насколько Лауре Труэбе было плевать на наше мнение. Я вот думаю: если Эсекиэль больше не позвонит и не назначит место передачи выкупа… как же он получит плату ?