Хуан Гомес-Хурадо - Красная королева

Те шестьдесят миллионов долларов соответствовали бы сегодня двумстам пятидесяти миллионам евро. Но отец Карлы Ортис может заплатить и больше. Он может отдать миллиард, два миллиарда. Сколько потребуют. Это похищение станет самым громким в истории , думает Парра. И оно будет длиться долго, потому что похитители запросят много и отец, конечно, согласится, но чтобы собрать сумму наличными, потребуется немало времени.

Они позвонят снова. И вот тогда мы их и поймаем.

Телефоны Ортиса на прослушке. Все его контакты отслеживаются. Так что рано или поздно…

Успокоившись, Парра закрывает глаза. Нужно просто ждать, пока они снова не позвонят. Ведь они непременно должны позвонить.

Кто же упустит возможность заграбастать столько бабла?

Оба молчат.

Когда они садятся в машину, Антония вводит адрес в навигатор и отворачивается к окну. Джон понимает, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться, да у него и самого слезы подступают к горлу.

Он не спрашивает, куда они идут. Просто ведет машину по указанному адресу.

Ехать приходится недолго. Через восемь минут они подъезжают к школе. На входе висит британский флаг.

Антония выходит из машины. И тут же стучит в окно Джону:

– Пойдешь со мной?

Входная дверь закрыта, но как только они подходят ближе, раздается характерный жужжащий щелчок, позволяющий им войти. Дежурная на ресепшене приветствует Антонию сдержанной улыбкой.

– Они во дворе, – говорит она по-английски. – Только что вышли.

– Спасибо, Меган, – отвечает Антония. – Я туда, как обычно.

Антония проводит Джона по коридорам и поднимается с ним на третий этаж. Затем подходит к большому окну с видом на внутренний двор. Открывает обе створки и облокачивается на подоконник. Джон сомневается, можно ли ему подойти и встать у окна рядом с ней. В итоге решает, что можно. В конце концов иначе она не стала бы его сюда звать.

Во дворе не меньше миллиона чудиков в зеленых джемперах, белых поло и серых брюках.

– Он вон там, – говорит она, показывая на малыша с мячиком в руках. На вид года четыре. Черные волосы, улыбка в десять тысяч ватт. Ни с кем не спутаешь.

– Как его зовут?

– Хорхе. Хорхе Лосада Скотт, – с гордостью отвечает она.

– Он похож на тебя.

– Скорее, на своего отца.

– Улыбка твоя.

– Так бабушка говорит.

– А бабушки зря не скажут.

– Это точно, особенно моя. Надеюсь, вы как-нибудь с ней познакомитесь. Ты ей понравишься.

– Я-то нравлюсь всем бабушкам, дорогуля. Вопрос лишь в том, понравится ли мне она.

Антония на секунду задумывается.

– Думаю, да. Она очень жизнелюбивая и очень упрямая. Как и ты. Вам обеим нравится вино и английская шерсть. Думаю, вы бы поладили.

Следующий вопрос настолько бестактный, что его даже сложно сформулировать. Джон пытается задать его как можно деликатнее.

– Он ведь не с тобой живет?

Следующие несколько минут проходят в томительно-тяжелом молчании. Джон думает, что, возможно, обидел ее, как раз сейчас, когда она начала ему доверять. Ведь он прекрасно понимает, что такой закрытый человек, как Антония, не будет кому угодно показывать своего сына даже на расстоянии. Ему хочется со всей силы дать себе по щеке. Надо же быть таким тупым. И вдруг Антония отвечает.

– Когда это случилось с Маркосом, Хорхе исполнился год. Мне… мне было очень плохо. У меня было тревожное расстройство. Я оставила проект «Красная Королева». И не отходила ни на шаг от кровати Маркоса.

Учительница звонит в колокольчик: перемена окончена. Дети тут же выстраиваются каждый в свой ряд. Асфальт разлинован на несколько полосок, и каждой полоске соответствует рисунок какого-нибудь животного. Хорхе встает на полоску со львом.

– Бабушка и отец пытались как-то меня расшевелить. Но я полностью замкнулась в себе.

Дети начинают заходить внутрь. Один ряд исчезает за другим, и двор постепенно пустеет. Ряд Хорхе скрывается за розовыми дверьми предпоследним.

– Отец забрал у меня ребенка. А я даже не сопротивлялась. Для меня тогда это было облегчением. Я хотела лишь упиваться своей болью и чувством вины. Прошло уже три года, а мне до сих пор кажется, что так проще всего.

Антония сморит на опустевший двор. Как и все школьные дворы, с уходом детей он превращается в серую тоскливую площадку.

– Я могу видеться с ним не чаще одного раза в месяц, причем не наедине. Отец говорит, что я должна пройти курс психотерапии, чтобы мне можно было доверять. Я его не осуждаю. К счастью, в этой школе мне разрешают смотреть на моего сына из окна при условии, что отец никогда об этом не узнает.

– Они так его боятся? А что он им может сделать?

– Ну для начала отобрать у них лицензию.

Джон прыскает со смеху.

– Он что, министр образования?

– Хуже. Он посол Великобритании в Мадриде. А это британская школа…

– Ну хотя бы ты можешь видеть сына.

– Да, одно время мне этого хватало. До определенного момента.

– И что же такого произошло потом? – спрашивает Джон, на самом деле имея в виду следующее:

Что же такого произошло, что ты решила мне все это рассказать?

Что же такого произошло, что ты привела меня сюда?

Что же такого произошло, что с тобой вдруг стало возможно общаться по-человечески?

Антония качает головой. Это священное место.

– Здесь я не хочу об этом говорить.

Готовить Джону Гутьерресу нравится.

Они оба умирали от голода, и Антония предложила пойти в какой-нибудь ресторан пообедать. Джон ответил, что в Мадриде в этот час нигде нормально не поесть; а Антония ему: много ты понимаешь; а Джон: а ты вообще в кулинарии не разбираешься; а Антония: да лучше, чем в Мадриде, ты нигде не поешь; а Джон: а тебе-то откуда знать, если еда для тебя на вкус как картон? В итоге они отправились домой к Антонии, так и не выяснив, у кого крепче яйца. Предварительно зашли в супермаркет на первом этаже: взяли сетку картофеля, луковицу, бутылку оливкового масла, полдюжины фермерских яиц (вот эти и оказались крепче).

И вот Джон снимает пиджак, подворачивает рукава, моет руки. Затем чистит картошку и нарезает ее тонкими ломтиками. Разогревает на сковороде оливковое масло, следя при этом, чтобы оно не слишком раскалилось. Выкладывает картофель, оставляет жариться двадцать минут. В это время шинкует лук и обжаривает его на отдельной сковородке до прозрачности. Перекладывает картошку в сито, давая маслу стечь. Отставляет ее в сторону, чтобы немного охладить. Затем раскаляет масло до адского пекла, и вновь выкладывает на сковороду картофель. Весь секрет в двойной обжарке. И теперь Джон выходит на финишную прямую. Он аккуратно взбивает яйца до получения однородной массы. Вынимает из сковороды картофель – хрустящий, с румяной корочкой. Дает маслу стечь, слегка промокает его бумажной салфеткой. Дает ему немного остыть, чтобы яичная масса при контакте с ним мгновенно не загустела. Затем вливает яйца в картофель и слегка его приминает, чтобы он пропитался жидкостью. Выкладывает все на сковородку к луку. Когда края запекаются, он переворачивает тортилью с помощью тарелки. Критический момент. Нужно хорошо посолить. И все, можно подавать.