Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– В каком смысле? – спросил Пуаро.

– Ох… – Леди Плейфорд вздохнула. – Какая скука. Видите ли, ему доставляет громадное удовольствие вести себя так, как никто себя не ведет, произносить вслух то, чего никто вслух не произносит, любить то, чего никто не любит. Дело доходит просто до смешного. И не говорите, будто вы не заметили это. Он нападает на психологию только потому, что знает: вы придаете ей чрезвычайно большое значение. Его любимая шекспировская пьеса – «Король Джон»; он даже пожертвовал успешной карьерой, лишь бы не называть своими коллегами тех, кто находит «Короля Лира» куда более достойным звания шедевра, что, разумеется, так и есть! Уж тут двух мнений быть не может.

– То есть вы полагаете, что доктор Кимптон тоже так считает и только притворяется, будто имеет иное мнение?

– Нет. Иначе это не действовало бы ему на нервы. Он и вправду не похож на других людей, причем настолько, что иногда просто плакать хочется. К примеру, он должен был взъяриться на меня из-за завещания – хотя бы потому, что в нем обойдена Клаудия, – а он отнесся ко всему совершенно равнодушно. Он богат, но, не будь у него за душой и пенса, самодовольства ему это не убавило бы. Зато когда однажды на Рождество он получил поздравительную открытку без подписи, и ни по почерку, ни по штемпелю, ни по содержанию не мог догадаться о том, кто ее отправил, он по-настоящему терзался. У него, как говорится, просто ум заходил за разум, и это не пустые слова. Он обегал всех, кого знал – друзей, знакомых, коллег, – и не успокоился, пока наконец не вычислил «злодея».

– Тогда он был доволен?

– О да. Но я хочу сказать, что нормальный человек на его месте просто взглянул бы на безымянное послание с удивлением и бросил его куда-нибудь в корзинку для бумаг или в ящик стола. Ну, прибавил бы: «Как жаль, я никогда не узнаю, от кого это». И делу конец.

– А вы помните, кто послал мистеру Кимптону ту открытку? – спросил Пуаро.

Леди Плейфорд звонко рассмеялась:

– Ах, Пуаро, вы прелесть… Детектив до мозга костей! Да, представьте себе, я прекрасно помню, как звали того типа – а все потому, что бесстыдно позаимствовала его фамилию для своей тогдашней стопки. Джоузи – Тревор Джоузи. Бывший учитель Рэндла – не в школе, нет, он профессор медицины. У меня он стал Дэвидом Джоузи, машинистом товарного поезда.

Тем временем коронер откашлялся и положил руку на стопку бумаг перед собой. Дознание должно было начаться с минуты на минуту.

Леди Плейфорд склонилась к самому уху Пуаро и торопливо зашептала:

– Позвольте, я все же перескажу вам мою идею – ведь именно вы способны оценить ее, как никто другой. Итак, ребята из полиции подозревают, что леди под вуалью – это миссис Такая-то. Шримп и ее друзья помогают даме скрывать, кто она такая, придумав ей новое имя и целую историю. И она действительно оказывается не миссис Такой-то, которая в это время спокойно проживает где-то еще. Таким образом, выясняется, что Шримп говорила чистую правду, именно когда лгала. Разве не здорово? То есть получается, что правдивость правды особенно бросается в глаза, если замаскировать ее под ложь.

– Я вижу, что, как автор, вы не знаете себе равных, – сказал ей Пуаро. – Но скажите мне вот что: зачем убийце – персонажу какой-нибудь истории – настаивать на том, чтобы его жертву хоронили обязательно в открытом гробу, а не в закрытом?

– Какое интригующее условие, – с энтузиазмом откликнулась сочинительница. – Первое, что мне приходит в голову, – это особая важность лица, хотя, как я отлично знаю, никогда нельзя останавливаться на том, что пришло в голову первым. Лучше спросить себя: как сделать идею еще более захватывающей?

Интересно, подумал я, значит ли это, что леди Плейфорд не могла быть той женщиной, которая, по словам Орвилла Рольфа, отговаривала неизвестного мужчину от похорон в открытом гробу? По крайней мере, сейчас она говорила об этом так увлеченно и простодушно, как будто никогда и думать не думала о гробах, открытых или закрытых.

– От кого мистер Гатеркол должен был защитить вас, леди Плейфорд? – В голосе Пуаро уже звенела сталь.

– От Джозефа, конечно, – сказала она.

– От Джозефа Скотчера?

– Да. Я ведь только что сообщила ему, что он наследует огромное состояние после моей смерти.

– Но…

– Немногие согласились бы завещать все свое состояние тому, кто ради денег готов пойти на убийство, вы это хотите сказать?

Пуаро вынужден был согласиться.

– Вы совершенно правы. – Леди Плейфорд, судя по звукам ее голоса, была чрезвычайно довольна собой.

– Я задаю себе и другие вопросы. К примеру: зачем человеку, который сам при смерти, убивать вас? Ради денег? Сомневаюсь, хотя бы потому, что он не успел бы воспользоваться ими, ведь ему оставалось жить совсем немного. Полагаю, мистер Скотчер получал надлежащий уход и лечение?

– О да. Я позаботилась о том, чтобы у Джозефа было все самое лучшее. Никакие расходы меня не пугали.

– Но тогда у него должны были быть иные причины желать вам смерти. Возможно, он хотел поскорее жениться на Софи Бурлет и оставить ее богатой вдовой?

– Вот и попытайтесь это выяснить; уверена, вам это доставит удовольствие, – был ответ леди Плейфорд.

– Вы же талантливая рассказчица. Разве вам самой не интересно поведать мне обо всем?

– Есть вещи, о которых я смогу говорить только после дознания – когда мы выйдем из зала суда.

Воображаю, как был разочарован Пуаро; я и сам расстроился не меньше. Ни я, ни он не обладали властью принуждать людей говорить с нами о том, о чем они говорить не желали. Конри мог, но кто знает, те ли он вопросы задавал и тем ли людям. Судя по тому, чему я сам был свидетелем, можно предположить, что совсем не те.

Но Пуаро не сдавался.

– Скажите мне всего только одну вещь, – продолжал он. – Почему вы просто не заперли дверь своей спальни, опасаясь Скотчера? Там ведь есть замок, я проверял.

– С удовольствием объясню вам и это, но только после дознания.

– Удивительно!

– Что вас удивляет? – спросила леди Плейфорд.

– То же самое говорят Рэндл Кимптон и Майкл Гатеркол. Все обещают заговорить сразу после дознания. Отчего же не до?

– Это и вправду глупый вопрос, Пуаро. Если б я стала на него отвечать… А! Похоже, сейчас начнется.

Она была права. Человек с оттопыренной губой представился как Тадеуш Койл, коронер, и процедура началась.

Мы внимательно слушали, как факты, до сих пор известные лишь некоторым из нас, становятся всеобщим достоянием. Человек с шишковатой головой оказался начальником полицейского врача и его представителем. Рассеянный мистер Клаудер потерял ключи от своего автомобиля и потому не смог приехать сам, сообщил он.

Скотчер скончался от отравления стрихнином, причем медицинские эксперты гарды считали, что всасывание яда должно было произойти между пятью и семью тридцатью пополудни, в зависимости от дозы. Смерть, по их оценкам, наступила между девятью – девятью тридцатью вечера. Затем мертвого Скотчера привезли в его кресле в утреннюю гостиную, где кто-то разбил ему голову и изуродовал лицо дубинкой, принадлежащей семейству Плейфорд, о чем свидетельствует наличие крови, осколков костей и фрагментов мозговой ткани на орудии.