Кэти Райх - Смертельные тайны

– Около полудюжины прихожан, включая его домовладелицу сеньору Ахучан. Она сказала, что следовала за ним до самого дома и клянется, что Гутьерес не мог снова выйти, по крайней мере выехать, поскольку она перегородила дорожку своей машиной.

– Сообщница? – спросил Райан.

– Ахучан заявляет, что просыпается каждый раз, когда Гутьерес входит в дом или выходит из него. – Галиано свернул налево. – Она также настаивает на том, что парень и мухи не обидит, к тому же он одинок и у него нет приятелей.

– Что вы нашли при обыске в его комнате? – спросила я.

– У этого сумасшедшего к зеркалу над комодом было приклеено порядка сорока фотографий Клаудии в виде алтаря – со свечами и прочим.

– Что он говорит? – спросил Райан.

– Что восхищался ее добродетелью и набожностью.

– Кто делал фото?

– С этим подозреваемый слегка темнит. Но мы нашли на полке в его шкафу фотоаппарат с частично отснятой пленкой. Никогда не догадаетесь, что на ней было.

– Его юная возлюбленная.

– Точно. Он снимал издали, с помощью телеобъектива.

– Экспертизу проводили? – спросила я.

Галиано снова свернул налево, затем направо на улицу, застроенную двух– и трехэтажными домами.

– Врачи говорят, что у него обсессивно-компульсивное расстройство или какой-то психоз вроде этого. Эротомания? Он ничего не мог с собой поделать и, скорее всего, не собирался ее убивать.

– Вот только Клаудии это мало чем помогло.

Галиано притормозил у обочины, заехал на стоянку и повернулся к нам.

– Что насчет Патрисии Эдуардо? – спросила я.

– Гутьерес говорит, что никогда не был знаком с Патрисией Эдуардо, никогда не был в Зоне Вива или кафе «Сан-Фелипе» и не слышал об отеле «Параисо». Клянется, что Клаудия де ла Альда – единственная, кого он когда-нибудь любил.

– И единственная, кого он когда-нибудь убил, – презрительно бросил Райан.

– Да.

– Вы ему верите? – спросила я.

– Hijo de la gran puta. Он прошел три проверки на полиграфе.

Галиано подбородком указал в сторону потрепанного здания на дальней стороне улицы. Осыпавшаяся розовая штукатурка. Кроваво-красная дверь. Дремлющий пьяница. Граффити. Способный художник, на четверку с плюсом.

– Пера с двоюродной сестрой живут в квартире на втором этаже.

– Разве она не на работе?

– Когда я сказал, что зайду, девушка решила взять выходной. Не хотела расстраивать босса.

– Она интересовалась, почему вы хотите поговорить? – спросила я.

Галиано удивленно посмотрел на меня:

– Нет.

Мы вышли. Под хлопок закрывающейся дверцы пьяница сполз по штукатурке и растянулся во весь рост поперек крыльца. Перешагивая через «тело», я заметила, что его штаны наполовину расстегнуты – или наполовину застегнуты, в зависимости от точки зрения.

В вестибюле размером примерно шесть на шесть футов воняло дезинфекцией. Пол покрывала черно-белая плитка.

На карточке, вставленной в щель на одном из шести латунных почтовых ящиков, были напечатаны фамилии Пера и Ирфас. Галиано нажал кнопку – ответили сразу. Похоже, за нашим приездом наблюдали.

– Sí?

– Детектив Галиано.

Дверь щелкнула. Мы вошли и гуськом поднялись по узкой лестнице.

Квартира Пера – Ирфас располагалась за одной из двух дверей на крошечной площадке второго этажа. Заскрежетали замки, дверь открылась внутрь, из-за нее выглянула эффектная молодая женщина. Я почувствовала, как Галиано и Райан тут же «встали в стойку». Будь она мужчиной, возможно, я поступила бы так же.

– Детектив Галиано? – детским голосом переспросила хозяйка.

– Buenos días, сеньорита Пера.

Аида Пера с серьезным видом кивнула. У нее были соломенно-желтые волосы, бледная кожа и огромные карие глаза, в которых читались одновременно доверие и страх. От взгляда таких глаз поглупеет любой мужчина.

– Спасибо, что согласились встретиться с нами в столь ранний час, – сказал Галиано.

Пера снова кивнула, затем посмотрела на Райана и меня. Бэт представил нас. Девушка слегка нахмурилась.

– В чем, собственно, дело?

Она поиграла дверной цепочкой. Ногти на длинных изящных пальцах были с неровными краями, с обгрызенными заусеницами. Пока это был единственный ее недостаток.

– Можно войти? – успокаивающе спросил Галиано.

Пера отступила назад, и мы вошли в небольшую прихожую. В заднюю часть квартиры вел длинный коридор, в передней ее части находилась гостиная. Проведя нас туда, Аида показала на диван и кресла с салфеточками на подлокотниках и подголовниках. «Интересно, – подумала я, – сколько же лет ее двоюродной сестре?»

Галиано не стал зря терять времени:

– Сеньорита Пера, насколько я понимаю, вы дружите с канадским послом Андре Спектером.

Она нахмурилась сильнее.

– Могу я поинтересоваться природой ваших отношений?

Пера пожевала костяшку пальца, переводя взгляд с Галиана на Райана, а потом на меня. Вероятно, я показалась ей наименее угрожающей, поэтому ответила она мне:

– Я не могу говорить о наших с Андре отношениях. Просто не могу… Я… Андре взял с меня слово…

– Мы можем взять с вас официальные показания в Управлении полиции, – чуть жестче сказал Галиано.

Пера снова посмотрела на Галиано, на Райана, на меня. И опять выбрала женщину.

– Пообещаете, что никому не расскажете? – спросила она, словно девочка, которой не терпится поделиться тайной.

– Сделаем все возможное, чтобы сохранить конфиденциальность, – сказал Галиано.

Взгляд огромных, как у Бемби, глаз упал на Галиано и тут же вернулся ко мне.

– Мы с Андре собираемся пожениться.

Галиано глянул на меня – мол, ваша очередь.

– Как давно вы встречаетесь с послом? – спросила я.

– Шесть месяцев.

– Вы любовники?

Девочка кивнула, уставившись в пол.

– Знаю, вы думаете, что я слишком молодая для Андре. Но это неправда. Я люблю его, он любит меня, остальное не имеет значения.

– Его жена и дочь тоже? – спросила я.

– Андре очень несчастлив. Он собирается уйти от жены, как только сможет.

Все они так говорят.

– Сколько вам лет, Аида?

– Восемнадцать.

Меня начала охватывать злость.

– Когда?

Она подняла взгляд:

– Когда – что?

– Когда свадьба?

– Ну… Мы еще не назначили дату. Но скоро. – Она посмотрела на Галиано и Райана, словно ища поддержки. – Как только Андре сможет… ну, в общем… устроить все без риска для своей должности.

– А потом?

– Мы уедем. Его направят в какое-нибудь хорошее место. Может, в Париж. Или в Рим, или в Мадрид. Я буду его женой, стану путешествовать с ним, ходить на все приемы.

А Саддам Хусейн обратится в христианство и будет крестить младенцев.

– Посол когда-нибудь говорил о бывших любовницах?

– Вы не понимаете. Андре не такой.