Leo Vollmond - Карточный домик. Проклятье королей

– Успокоилась? – с издевкой спросил Адам, но злобы в голосе не было. – Идем, – разворачивал он свой рождественский подарок из одеяла.

– Куда? – удивилась Эванс и опасливо посмотрела на него, окинув взглядом его полностью голое тело. По ее виду костюм для прогулок Эванс не устраивал, но и критиковать она его не стала.

– В душ, – многозначительно улыбнулся он ей, а Эванс вздохнула и покачала головой.

– Что не так? – нахмурился Адам, перебирая в голове, что, собственно, с ним да еще в таком виде может быть не так, когда все именно так и никак иначе и быть не может.

– Не ругайте себя слишком уж сильно, сэр, – как-то сочувственно сказала она. – Вы не виноваты, что у всей вашей семьи потомственный топографический кретинизм.

Эванс выскользнула из-под одеяла и исчезла за дверью, давая Ларссону осмыслить ее слова и осмотреться. Оторвав взгляд от девушки, исчезнувшей из виду, Адам повертел головой по сторонам и с ужасом осознал, что сидел на кровати в комнате брата. Шторы на окнах были плотно завешены, и в стенах спальни царил полумрак, так что немудрено, что ночью Адам принял эту комнату за свою. Он помнил, как накануне вечером шел по коридору от детской к своей спальне, затем что-то вспомнил, развернул, затем решил, что отложит это до утра, и развернулся назад, пройдя по коридору дальше положенного. В итоге он заплутался в пяти дверях и выбрал не ту, что нужно.

– Да как так-то? – сокрушался он, зарываясь пальцами в волосы, когда спустил ноги с кровати и наступил точно на разбросанные вокруг вещи его и Эванс.

Выходит, это он не прав. Спальней ошиблась не Эванс. Она пришла точно по адресу, где ее уже и поджидал паук, оплетавший жертву руками паучьими лапами.

– Как так-то! – уже не спрашивал, а скорее восклицал он, собирая вещи с пола.

В ванной зашумела вода, и грешным делом Адам уже решил, что никто и не заметит, если он потихоньку проберется за дверь. Эванс никому не скажет, а если и скажет, то никто не поверит. Морган же не поверил без доказательств. Он уже взялся за ручку и потянул дверь на себя, как голую спину обдало сквозняком.

– Матерь Божья, срамоту-то прикройте! – полетели с пола в него спортивные штаны, которые Адам поймал на лету.

– Черт, миссис Престон! – зашипел он на экономку и плотнее прикрыл дверь в ванную.

– Что, миссис Престон? Кот из дома – мышки в пляс, да? – стыдила его женщина. – Одевайтесь шустрее и вон из спальни! – отчитывала его женщина.

– Клодия, я сам в состоянии… – Адам натягивал на себя штаны, пока экономка очень быстро стягивала постельное белье, бросая его на пол, чтобы заменить новым.

– Адам, я не о твоем целомудрии пекусь, – пригрозила она пальцем. – В других обстоятельствах занимайтесь чем хотите, где хотите, а сейчас вон из спальни брата и побыстрее, – очень серьезно сообщила она, со скоростью бегущего гепарда перестилая постель. – Ну? Чего застыл? За ручку отвести, или будем ждать очередного скандала? – кивнула она на приоткрытую дверь, и, судя по крикам Софии, один из скандалов уже был в самом разгаре.

– Ох, ты ж черт, – Адам бросился собирать с пола свою одежду.

– Легок на помине, – согласилась миссис Престон.

– Спасибо, Клодия, ты чудо, – бросил он на ходу, выбегая из спальни брата в сторону своей, и прокрался по коридору перед приближающимися криками матери, раздававшимися на лестнице.

В бурлящем и стремительном потоке жизни, вырывающимся неисчерпаемыми истоками из прошлого в настоящее, ничто не стоит на месте. Жизнь прокладывает тернистый путь переплетением тысячей человеческих судеб, сливающихся в единую окружающую нас реальность, стремительно набирающую ход и не останавливающуюся ни на секунду. Она движется только вперед сквозь нить времени от узелка к узелку связанных с датами событий, на ходу теряет намертво прибитые к берегу оборванные судьбы и вовлекает новые в бесконечную гонку без конца и начала. И мы подчиняемся ей. Стремимся вперед, сами до конца не понимая, чего же в итоге хотели и что обрели, обогнав на повороте кого-то другого. Порой окружающий поток прозрачен и чист, как горный родник, а иногда, ударяя со всей силы о дно, поднимает мелкие песчинки, кружа их в водовороте и не отпуская, сталкивает и роняет в самую глубокую впадину, куда те падают замертво и уже не могут подняться, придавленные сверху и притянутые к земле.

После смерти Пирса Салли набраться до потери сознания казалось единственным вариантом, чтобы не повторить его участи и не шагнуть прямиком с края крыши. Среди коллег его мало, кто его осуждал, многие были с ним солидарны. Комиссар Морган решил прогнать сотрудников через штатного психолога, но большинство заключили, что с рюмкой в руках они сами себе и психологи, и философы, и знатоки чужих душ и сердец получше прочих. На это Морган не нашел, что ответить, да и сам был не против такого способа снятия стресса, лишь бы обошлось без отягощающих последствий. После так и несостоявшегося тренинга, где всем следовало встать в круг и обняться, копы дружной и шумной компанией из употребляющих, читай почти всех, за исключением беременных и зашитых, в конце рабочего дня отправились в бар на Шестнадцатой Авеню.

Подтягиваться начали еще засветло. Начали с тех, кто в отпусках и на выходных. Позже подошли и оттарабанившие целый день в патруле, к позднему вечеру явились и следаки, быстро сравнявшиеся по кондиции с остальными из-за принятия доз алкоголя на голодный желудок. О последствиях те, конечно, знали, но как полагается, благополучно забили, решив дружно посожалеть о них завтра.

Детектив Маркес набралась уже довольно прилично, обмывая новый пост Вальц и поминая ее предшественника, что, увы, не с ними. Коповский бар возле моста Первопоселенцев чужаки обходили стороной, но атмосфера в нем была развязная, шальная, со смесью скорби и радости, пороха и сигарет, детского питания от новобранцев и бабушкиного шкафа от старожил. Здесь помнили, что перед смертью все равны, как и перед законом, который здесь все и каждый поклялись чтить и защищать, принося присягу. Нелегкое бремя. Многих оно ломало. И не чокаясь, поминая Салли и прочих, пир чудился всем будто бы на костях и никак иначе.

Но жизнь продолжается, и следовало об этом помнить. Иначе пройдет стороной, и даже не заметишь. Годы убегут по крупинкам, отмеряющих время в песочных часах, и оглянувшись назад, ты понимаешь, что не оставил после себя ничего. Что провел всю жизнь в ожидании, пока твое будущее не стало твоим настоящим. Жизнь, не сбавляя хода, течёт себе дальше, как алкоголь из бутылки в рюмку, из рюмки в горло, попадает в кровоток, промыв кишки, и начинает турне по организму, постепенно отключая тормоза. Разговоры становятся громче, речь медленнее, а перспектива неминуемой гибели чудится далекой и туманной.