София Эдель - Назови мне свое имя

– Ты сильно поранилась, – говорит он со вздохом, и в его голосе я слышу сожаление. Он осторожно подворачивает рукав и заливает ссадину антисептиком. Я морщусь. – Сейчас перестанет, – ободряюще говорит Эрвин и переходит к следующей ссадине. Я резко выдыхаю и зажмуриваюсь, стараясь не застонать. Вот черт, как же щиплет. – Извини, так нужно, – говорит он совсем тихо. Я киваю, но все равно едва сдерживаю себя, когда он переходит к следующей.

– Дай егермейстер, – быстро говорю я. Эрвин отстраняется, боль постепенно утихает.

– Держи. – Он снова протягивает мне фляжку, и я делаю несколько крупных глотков, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Разум затуманивается, тело начинает расслабляться. – Еще чуть-чуть, – голос Эрвина становится приглушенным, его движения как будто замедляются. Я смотрю на него в упор. Его лицо совсем рядом, насупленное и сосредоточенное. На лбу красуется огромная шишка.

– О… Эрвин… – шепчу я, невольно прикасаясь к бугру. Эрвин морщится и отклоняется. – Прости, прости, мне ужасно жаль…

– Я прощаю, только не трогай. Ну, вот и все, – он осматривает результат своей работы. Надеюсь, Эрвин не вспомнит про огромную ссадину на боку, из-за которой ему пришлось тащить меня на спине, ведь тогда он заставит меня оголить торс.

– Ты так и не сказал, зачем заманил меня в пещеру, – глухо говорю я, чтобы поменять направление разговора.

– Давай для начала разберемся с чаем, – Эрвин отстраняется, берет котелок и уже на пороге оборачивается и говорит с притворной строгостью: – Только не вздумай от меня сбегать, у меня нет никакого желания искать тебя под дождем. Это понятно?

Я киваю, но Эрвин, видимо, уже во мне не уверен: он замирает на пороге, потом качает головой и берет мои кроссовки.

– Босиком, по крайней мере, ты не уйдешь далеко.

Я оторопело смотрю на него.

– Тогда давай еще егермейстера, – я требовательно протягиваю руку. Где-то в подсознании всплывает мысль, что пора бы остановиться. Но тело все еще болит, к тому же, я никак не могу согреться, поэтому решаюсь сделать еще пару глотков.

Эрвин ушел. Теперь, греясь в тепле от растопленной печки, я чувствую себя на удивление хорошо. За окном шумит дождь, вода просачивается сквозь отверстия в своде и медленно стекает по стенам. Наверное, когда здесь жил Даниэль Манфилд, дыры в потолке были заделаны. Не удивительно, что это место с самого начала показалось мне уютным. Здесь жил не жестокий убийца-маньяк, а любящая пара, счастливая, пусть и совсем короткое время.

Эрвин возвращается быстрее, чем я ожидала, и с полным котелком воды.

– Родник совсем недалеко?

– Ниже по склону.

– Я так понимаю, ты часто здесь бываешь, – усмехнулась я. – У тебя заготовлены дрова, ты знаешь, где родник, и как дойти до пещеры несколькими способами.

– Сейчас уже нет. Раньше – да, когда пытался найти доказательства того, что Даниэль невиновен, – отвечает Эрвин, игнорируя мою иронию.

– А потом?

– А потом я понял, что мне вряд ли удастся это сделать, – говорит он равнодушно, подвешивая котелок над огнем.

– Но ты все-таки хочешь верить, что он невиновен, – я смотрю на него с любопытством. – Хотя все говорит об обратном.

– В него не верила собственная жена, должен же хоть кто-то не подвести.

– Я все-таки не понимаю, зачем тебе это? – и тут же отвечаю сама себе: – Наверное, гуляя по лесу, ты так же, как и я, нашел пещеру, и принял историю Даниэля слишком близко к сердцу? Ведь я тоже начала сомневаться, когда попала сюда, увидела, как он жил…

– Когда у человека в жизни появляется страсть, разве можно объяснить, отчего она взялась? У тебя есть в жизни что-то, что поглощало бы тебя целиком?

– Рисование, – вырывается у меня быстрее, чем я успеваю обдумать ответ. – Точнее, раньше это было рисование, а сейчас я уже не знаю.

– Почему «раньше»?

– Потому что сейчас я почти не рисую.

– Почему же?

– Некогда. Да и… смысл? Когда-то я хотела стать известным художником, но ведь это… нереально. Сейчас я иногда рисую ради удовольствия, но довольно редко.

– Почему ты думаешь, что это нереально?

Я пожимаю плечами и смотрю на землю.

– Я просто любила рисовать. Точно так же, как миллионы людей по всему миру. Для того чтобы хоть как-то выделиться, выйти хотя бы в сотню лучших, нужен настоящий талант.

– И почему же ты считаешь, что у тебя его нет?

– Эрвин, ну, я… по образованию я дизайнер. Да, у меня есть тяга к прекрасному, я умею сочетать цвета, фактуры, линии… Но ведь я этому училась. Не могут же все люди, которые любят рисовать, стать художниками. Миру нужны еще и дизайнеры, архитекторы, иллюстраторы, визажисты, наконец. Все они немного художники.

– Но ты же мечтаешь о том, чтобы стать известным художником, а не известным дизайнером или визажистом.

– Я уже не мечтаю. Это было давно, – отвечаю я с усмешкой, чувствуя, как в груди что-то сжимается, словно мне неприятно вспоминать об этом.

– Да, ведь теперь ты строишь карьеру в «Мара».

– Да, – соглашаюсь я. – Теперь я мечтаю о карьере в «Мара».

– Мечтаешь?

Я отвожу глаза. От этого разговора мне становится неуютно.

– Быть художником – это глупая и нерациональная детская мечта. Да куча детей мечтают об этом!

– А разве мечта должна быть рациональной?

– Меня устраивает моя работа. «Мара» – известная компания, у меня отличная начальница и коллектив. А художник… это же… сплошная… нестабильность. Зависимость от желаний публики. Рисование на заказ. Пока не сделаешь себе имя, почти никакого заработка. В общем… я решила, что такая жизнь не для меня.

– Это Пол рассказал тебе, как ужасно быть художником?

– О, ну, моя мама с детства говорила, что для того, чтобы твердо стоять на ногах, нужна хорошая стабильная профессия. Но я не думала, что справлюсь… с аналитической работой. Пол, наоборот, помог мне поверить в себя, и дела идут неплохо.

– Понятно. Значит, ты довольна тем, как все в итоге устроилось?

– Ну да, а почему я должна быть не довольна? У меня прекрасная жизнь. Я живу в Нью-Йорке, работаю в известной компании, у меня прекрасный муж, у которого дела идут в гору…

– Вы давно женаты?

– Официально всего пару недель.

– Правда? – спрашивает Эрвин с искренним удивлением в голосе.

– Мы никогда не придавали браку особого значения, для нас это просто формальность. Мы давно живем вместе, любим друг друга – ведь это самое главное.

– Если для вас это формальность, почему вы все-таки поженились?

– Из-за карьеры Пола. Его начальник очень старомоден в этом плане. Он ценит семейные отношения, все партнеры – женатые люди, а Пол вот-вот должен стать партнером… И потом, рано или поздно у нас появятся дети, и с юридической точки зрения будет лучше, если они родятся в официальном браке.