Джордж Байрон - Чайльд Гарольд

Хотя Гафиз сказал, что увлеченья
Дней юности мирятся с сединой;
Хотя теосский бард того же мненья,
Но тот, кто глух к мольбам и черств душой,
Кого страданье ближняго не тронет,
Тот с тигром схож по лютости своей;
Кто пред собою кровь струею гонит,
Кто лил ее в дни младости, тот тонет
Среди кровавых волн на склоне мрачных дней. [111]

Гарольд, разбитый дальнею дорогой,
В дворце Али-паши приют нашел,
Но скоро блеск восточного чертога,
Где роскоши воздвигнут был престол,
Ему наскучил. Пышности отравы
Веселья губят скромную среду;
Душевный мир тревожат эти нравы;
Не радуют условные забавы…
Веселье с пышностью не могут жить в ладу.

Албанцы полудикие суровы,
Но к доблести им славный путь знаком:
Они труды войны нести готовы;
Когда ж они бежали пред врагом?
Их жизнь скромна; они не лицемерны;
Надежна дружба их, опасна месть;
Их подвиги и удаль беспримерны,
Когда с вождем любимым, долгу верны,
Торопятся они с врагами счеты свесть.

В дворце Али, где к бою все готово,
Гарольд увидел их; судьбой гоним,
Впоследствии он их увидел снова,
Когда случайно в плен попался к ним.
От злых людей, в беде, не жди защиты.
Ему же горец дал приют и кров,
Гостеприимства чтя закон забытый;
Порой не так гостеприимны бритты, [112] —
Как редко нам ответ дают на сердца зов!

Случилось раз, что Чайльд-Гарольда судно [113]
К скалам Сулийским буря принесла;
Бороться с морем было безрассудно,
Но и в стране, где царствовала мгла,
Быть может, смерть матросам угрожала.
Страшил их край коварных дикарей;
Все ж судно, наконец, к брегам пристало,
Где горцы иностранцев любят мало,
Встречая, как врагов, непрошенных гостей.

И что ж? Их горцы встретили, как братья;
Чрез скалы и ущелья провели;
Зажгли огонь; их высушили платья;
Чтоб их согреть, вина им поднесли
И скромный приготовили им ужин;
Но, не скупяся, всякий дал, что мог;
Так поступает тот, кто с правдой дружен.
Такой пример для эгоистов нужен:
Краснеть заставит их тот нравственный урок.

Гарольд узнал, бросая эти горы,
Где встретил он и ласку, и привет,
Что по ущельям грабят мародеры
И путникам сулят не мало бед.
Проводников лихих, готовых к бою,
Он нанял и направился вперед…
Оставив лес дремучий за собою,
Простился с ними он, пленен красою
Долин Эттолии, где Ахелой течет.

Пред ним залив, где дремлющие волны
Любовно отражают блеск небес;
Залив молчит; таинственности полный,
Глядится в нем вблизи растущий лес.
Едва скользя по волнам, ветер дышит
Той негою, которой Юг богат,
И в полумгле деревья чуть колышет.
Здесь Чайльд-Гарольд слова привета слышит:
Любуясь ночью той, волненьем он объят.

На берегу веселою ватагой
Сидели паликары. [114]Вкруг огни
Бросали свет. Вина пурпурной влагой, [115]
Окончив ужин, тешились они.
До полночи, под ярким неба сводом,
Их пляска началась. Мечи сложив,
Они сомкнулись в круг и полным ходом
Пошли плясать; сливаясь с хороводом,
Их песни раздался воинственный мотив.

Гарольда не смущали эти нравы;
Невдалеке от горцев находясь,
Следил он за невинною забавой,
Что поражала грубостью подчас.
Движенья паликаров были дики;
До плеч спадали волны их кудрей;
Их взгляды были ярки, смуглы лики,
И походили более на крики,
Чем на мелодии, напевы дикарей.

Гремят барабаны, [116]сраженья суля,
Надеждою дух храбрецов веселя.
Услыша призыв, иллириец идет,
Химарец и мрачный лицом сулиот.

Он в белом хитоне и бурке своей.
Кто в схватке с врагом сулиота храбрей?
Он волку и коршуну стадо дарит
И в дол, как поток со стремнины, бежит.

Тот горец, что мстит за обиды друзьям,
Дарует ли жизнь побежденным врагам?
Пощады не будет; нам месть дорога;
Нет цели отрадней, чем сердце врага.

Пещеру покинув, с охотой простясь,
Герой македонец нагрянет как раз.
Он в шарфе багряном, что станет алей
От крови, которой прольется ручей.

Паргасских пиратов приют океан;
В рабов обратили они христиан;
И сходят теперь со своих кораблей,
Чтоб пленные с звоном сроднились цепей.

Богатств мне не надо. Что деньги дарят
Бессильному, то заберет мой булат.
Не мало красавиц умчу за собой;
На плечи их косы спадают волной…

Красою я юных любуюся дев;
Мне милы их ласки и сладок напев.
Я гусли им дам, чтобы пели оне
О том, как их пали отцы на войне!

Превизы припомните штурм и резню! [117]
Все предали мы и мечу, и огню;
Добычу делили, победой гордясь;
Лишь юных красавиц там кровь не лилась.

Со страхом и жалостью тот не знаком,
Кто в битву несется за храбрым вождем.
С тех пор, как пророка дни славы прошли,
Вождя мы не знали храбрей, чем Али!

Мухтар, предводителя доблестный сын,
Идет во главе придунайских дружин.
Гяуров сомнет он в кровавом бою:
Им вновь не увидеть отчизну свою!

Селиктор! вождю ты подай ятаган!
Суля нам сраженье, гремит барабан.
Мы в горы вернемся с победным венком,
Иль больше домой никогда не придем!

Эллада, прежней доблести могила, [118]
Хоть пала ты, тебя бессмертье ждет;
Ты велика, хотя давно почила!
С твоих детей кто свергнет рабства гнет?
Не встанут те, что пали в Фермопилах,
Что храбро на смерть шли, свой край любя.
Где тот герой, что подражать им в силах?
Эллада! спят они в своих могилах.
Из царства вечной тьмы кто ж вызовет тебя?

Могло ль тебе присниться, дух свободы,
Когда ты шел за Фразибулом вслед, [119]
Что Аттики отважные народы
Дивить своим позором будут свет?
Не грозные тираны ими правят,
А каждый турок видит в них рабов.
Не сбросить им те цепи, что их давят,
Всю жизнь оковы рабства их бесславят,
И греки не разят, а лишь клянут врагов.

Они не те, хоть сохранили годы
Им прежний тип. Глядя на блеск их глаз,
Подумаешь, что светлый дух свободы,
Как в оны дни, в них, теплясь, не угас.
Иным все снится отблеск прежней славы,
Но ждут они, что их спасут от ран
И бедствий чужеземные державы,
А сами не стремятся в бой кровавый,
Чтоб вычеркнуть свой край из списка павших стран.