Петер Хакс - Геновева

Грегор.Я старался брать поглубже, сударыня. (Зигфриду.) Видите?

Зигфрид (Хансу). Поглядите.

Ханс (Голо). Поглядите.

Голо.Да чего там. Собакам.

Грегор.Я мог бы притащить им потроха кабана весом в тысячу фунтов, и они приняли бы их за внутренности Геновевы. Осталось только подержать их в руках, господин камергер. (Подает Голо нож, вынимает окровавленный носовой платок, разворачивает его.)

Голо.Что там еще, несчастный?

Грегор.Глаза. Припомните, вы велели доставить глаза.

Голо.Это отвратительно.

Ханс.Убирайся, любезный, этого достаточно. А куда подевался твой приятель Маркус?

Грегор.Ах, с ним приключилось несчастье, господин комендант. Приятель мой Маркус в темноте угодил в Зиммер. Он утонул или сломал себе шею.

Ханс.Все едино, одним мерзавцем меньше.

Грегор.Я правильно понял? И это траурная речь, которой удостоен маршал? Он забыл всякую осторожность, предвкушая повышение.

Ханс.Что ты мелешь? Какое повышение? На кол захотелось?

Грегор.Нет, сначала я должен обратиться с просьбой, а уж потом уберусь.

Ханс.Чего ты требуешь, негодяй? Вознаграждения?

Грегор.Не надо никакой награды, я прошу о милости. Предоставьте мне отпуск.

Ханс.Отпуск?

Грегор.Отпустите меня, я желаю совершить паломничество в Иерусалим. Ради спасения души.

Ханс.Ну что ж. Освобождаю тебя от службы. Пусть Господь занимается твоим делом.

Грегор.Слушаюсь, господин комендант, спасибо. Я выбыл из игры, у меня на руках остались две карты: дама и валет. Позже, когда рука судьбы перетасует колоду, я погляжу, нельзя ли вытащить их из рукава. А мою графиню я перепрячу. Спасибо, что сыграли в масть, юнкер. (Уходит.)

Бригитта.Дорогой мой господин Зигфрид, говорят, у Геновевы были голубые глаза. Не так ли?

Зигфрид.Почему вы спрашиваете?

Бригитта.Те глаза, которые унес с собой этот человек, показались мне карими.

Зигфрид.Я не знаю, какого цвета были глаза Геновевы. Не помню, совсем не помню.

Бригитта.Вы не присматривались?

Зигфрид.Не обращал внимания.

Ханс.Я полагаю, что все наши огорчения позади. Через три дня, пфальцграф, я увижу вашу свадьбу и назову вас зятем. Я думаю, что Пфальцу предстоит череда золотых лет.

Перед занавесом, семь лет спустя. Грегорв остроконечной шляпе и одежде пилигрима.

Грегор (зрителям). Так на чем я остановился? Я сказал, что перепрячу даму и мальчишку; я сказал, что если рука судьбы перетасует колоду, я еще смогу сорвать свой куш. Я парень дальновидный. Когда я сдавал карты, у меня на руках козырей не было, а теперь есть. Помните, семь лет назад я отправился паломником в Иерусалим? Я добрался до самого Рима, тоже ведь святой город. Помог там разоблачить несколько заговоров, истолковать в христианском смысле несколько языческих статуй (это для туристов) и оказал юридическое содействие нескольким публичным домам. А на седьмой год моего паломничества приезжает в Рим – кто бы вы думали? Приезжает в Рим король Карл Толстый, и Святой Отец коронует его императором, как в свое время Карла Лысого. Вот это был праздник, и всеобщее ликование, и возрождение единой франкской империи. В свите Толстого находился господин Ханс, мой бывший капитан, и я с ним снова познакомился. Мы обсуждали поклеп, который взвел господин Голо на нашу кроткую госпожу графиню и ее законного ребенка, и заговорили о смертоубийственном приказе, который я не выполнил. Тут господин Ханс и говорит мне: «Исповедуйся нашему господину епископу Хидульфу Трирскому, он сейчас тоже в Риме. Облегчишь свою совесть, а заодно добудешь нам кое-какие ценные сведения». Господин Хидульф сказал мне так: «Ты поступил с нашей святой госпожой Геновевой дурно, но в то же время хорошо, немилосердно, но и милосердно, и так, и этак. И покаяние твое будет такое: ты должен открыто обвинить убийцу Голо в его ужасном преступлении». – «С удовольствием, – отвечаю, – этот мошенник обещал мне должность внутреннего министра, а слова не сдержал». Епископ говорит: «Не бойся, Господь снова сочувствует императору, а Голо растерял свое прежнее влияние. Потом тебе придется исправить содеянное зло и вернуть похищенную супругу в объятия героя Агиона». – «Ваше, – говорю, – высокопреосвященство, да разве могла она остаться в живых? Перезимовать столько зим с младенцем в такой глуши? Это, – говорю, – невероятно». – «Клянусь небом, – отвечает епископ Хидульф, – на свете нет ничего невероятного. Вера на то и вера, что предполагает невероятное». Вот так и вышло, что сегодня я обращаюсь к вам. За этим кустарником (указывает на занавес) находится место моего преступления. Здесь я и проверю, есть ли у Провидения власть над вероятностью? Глазам не верю, мне кажется, сюда идет Геновева.

Геновеваи Горемирбыстро проходят справа налево; платье Геновевы превратилось в лохмотья.

Геновева.Ты говоришь, наша лань в безопасности?

Горемир.Мамми? Да, она прибежала ко мне в грот.

Геновева.Возрадуемся.

Горемир.Она вся дрожит от страха. На белой шкуре выступил перламутровый пот, ноздри трепещут, забилась в самый дальний угол грота и никак не может успокоиться. Что происходит, матушка?

Геновева.В лесу охотники.

Горемир.Что значит охотники?

Геновева.Люди.

Горемир.Что значит люди?

Геновева.Я говорила тебе, мой Горемир, что, кроме тебя и меня, есть и другие люди.

Горемир.Да, и ты еще говорила, что они никогда сюда не придут.

Геновева.Когда нужно убивать, они приходят куда угодно. Судя по шорохам, они движутся в другом направлении. Но мы из осторожности последуем примеру нашей Мамми и спрячемся под землю.

Горемир.А мой отец, матушка, он тоже человек?

Геновева.В том-то и беда. Быстро, в грот.

Оба уходят.

Грегор (падает на колени). Видно, небеса хотят совершить чудо. Кто сюда идет? Неужто сам пфальцграф?

Слева направо быстро проходит Зигфрид, с охотничьим рогом и копьем.

Зигфрид.Куда скрылась лань? Какой странный здесь лес; я гнался за ней до этого места и отстал от свиты. А лань скрылась. (Уходит.)

Грегор.Вот мы все и собрались: супруг, супруга и убийца этой самой супруги. Такая вот встреча. Ей-богу, если уж небеса хотят совершить чудо, их на мякине не проведешь. Спрячусь-ка я в кусты. И выйду лишь для того, чтобы проклясть виновного и благословить невинную жертву. (Уходит за занавес.)