Тэд Уильямс - Трон из костей дракона. Том 1

«И какой от них прок, – подумал он, и у него задрожали губы от наполнившей его горечи, – когда тебе холодно и ты голоден… или когда у твоих дверей появляется Прайрат?»

Саймон взял две страницы и разделил их. Нижняя часть одной оказалась надорванной, и у Саймона возникло ощущение, что он невольно обидел друга. Некоторое время он смотрел на страницу, отслеживая аккуратно написанные строчки поцарапанным пальцем, потом поднял листок так, чтобы на него упало солнце, прищурился и начал читать:

« …как странно думать о том, что люди, писавшие о нем песни и истории, развлекавшие блестящий двор Джона, старались сделать из него выдающуюся фигуру, но он получался менее значительным человеком, чем был на самом деле».

Когда Саймон прочитал эти строки в первый раз, осмысливая одно слово за другим, он ничего не сумел понять; но после второго раза начал улавливать интонации Моргенеса. Он едва не улыбнулся, забыв на мгновение о собственном плачевном положении. Он все еще мало понял, но узнал голос старого друга.

« Рассмотрим, к примеру, – продолжал читать Саймон, – его появление в Эркинланде с острова Варинстен. Менестрели поют о том, что Господь призвал его уничтожить дракона Шуракаи; что он ступил на берег Гренефода с мечом по имени Сияющий Коготь в руке, полный решимости свершить великий подвиг.

И хотя вполне возможно, что великодушный Господь действительно избрал его, чтобы он освободил страну от ужасного зверя, остается еще объяснить, почему Он позволил дракону так долго опустошать землю, не призывая героя на борьбу с ним. И, конечно, знавшие его в те времена помнят, что он покинул Варинстен без меча, будучи сыном фермера, и добрался до наших берегов по-прежнему безоружным; тогда он даже не думал о Красном Черве, пока не провел большую часть года в Эркинланде…»

Саймону становилось легче, когда он снова слышал голос Моргенеса, и пусть он звучал только у него в голове, но прочитанный отрывок его удивил. Пытался ли Моргенес сказать, что Престер Джон не убивал Красного Дракона или что вовсе не Господь избрал его в качестве своего орудия? А если его не выбирал Усирис с Небес, как ему удалось убить ужасного зверя? И разве жители Эркинланда не говорили, что он был помазанником Божьим?

И пока Саймон сидел и размышлял, холодный ветер зашелестел в кронах деревьев и его руки покрылись гусиной кожей.

« Клянусь Эйдоном, мне нужно найти плащ или что-то теплое, – подумал он. – И решить, куда идти, а не сидеть и грезить, как полудурок, над старыми писаниями».

Теперь он уже не сомневался, что вчерашний план – спрятаться под видом помощника повара на постоялом дворе или работника на ферме – был не самым разумным. И не имело значения, узнали его или нет стражники, от которых он сбежал, рано или поздно его все равно кто-нибудь выдал бы. Он был уверен, что солдаты Элиаса уже прочесывают окрестности, пытаясь его отыскать: ведь он не просто сбежавший слуга, а настоящий преступник. Спасение Джошуа уже стоило нескольких жизней. Саймон понимал, что, если он попадет в руки эркингардов, рассчитывать на пощаду не стоит.

Как же спастись? Куда направиться? Он снова почувствовал, как его охватывает паника, и попытался ее подавить. Перед смертью Моргенес велел ему следовать за Джошуа в Наглимунд. И теперь получалось, что это единственный разумный вариант. Если принц сумел сбежать, он, несомненно, с радостью примет Саймона. Если нет, вассалы Джошуа дадут ему убежище в обмен за рассказ о судьбе их лорда. И все же путешествие в Наглимунд представлялось Саймону длинным и долгим, он знал это только по слухам, но никто ни разу не назвал его коротким. Если он будет следовать по Старой лесной дороге, то рано или поздно доберется до тракта Вилдхельм, идущего на север вдоль подножия гор, в честь которых получил свое название. Если он сумеет его найти, то будет на верном пути.

Саймон оторвал кусок ткани от рубашки и завернул манускрипт, предварительно скатав его трубочкой, потом аккуратно завязал концы. Тут только он заметил, что оставил лежать на земле одну страницу, поднял ее и обратил внимание, что часть текста размазалась от того, что на нее попал его пот. Одно из предложений исчезло; но оставшиеся слова сразу бросились ему в глаза:

« …Если в нем и было нечто божественное, это проявлялось прежде всего в его приходах и уходах, в способности находить правильное место в самое нужное время, что и приносило пользу…»

Нет, это не было в чистом виде предсказанием судьбы или пророчеством, но прочитанные слова немного укрепили дух Саймона и помогли набраться решимости. Он пойдет на север – на север, в Наглимунд.

Болезненный, полный колючек и шипов день путешествия Саймона по низине вдоль Старой лесной дороги частично спасло удачное открытие. Когда он пробирался сквозь кустарник, обходя домики, пристроившиеся рядом с дорогой, он наткнулся на настоящее сокровище: кто-то развесил сушиться белье. Саймон стал медленно подбираться к дереву, с ветвей которого свисала влажная одежда и вонючее старое одеяло, поглядывая в сторону стоявшей в нескольких шагах убогой хижины, крытой соломой. Сердце отчаянно колотилось у него в груди, когда он стащил с ветки шерстяной плащ, оказавшийся таким тяжелым, что Саймон едва устоял на ногах. Никто в домике не поднял тревоги; более того, ему показалось, что в нем никого не было. Почему-то кража в такой ситуации показалась ему еще более постыдной. Кода он поспешно скрылся в лесу, перед его мысленным взором вновь возник грубый деревянный знак, стучавший по бездыханной груди мертвеца.

Довольно скоро Саймон понял, что жизнь того, кто оказался вне закона, не имеет ничего с общего с рассказами о разбойнике Джеке Мундводе в лесу Альдхорт, которыми его потчевал Шем. Из историй конюха выходило, что они жили в некотором подобии огромного зала с гладким полом из мягкой травы, высокими стволами-колоннами, далеким потолком из листвы и голубого неба, в просторных палатах, а рыцари, вроде Таллистро из Пердруина или великого Камариса, скакали на могучих жеребцах и спасали заколдованных леди от ужасной судьбы. Оказавшись в неуступчивой и злой реальности, Саймон обнаружил, что деревья на опушке леса растут очень густо, а их ветви переплелись точно клубок змей. Подлесок, бесконечные холмы, заросшие ежевикой, и упавшие деревья, покрытые мхом и палой листвой, также становились серьезным препятствием у него на пути.

В первые дни, когда он выходил на поляны и некоторое время мог идти, не встречая препятствий, ему казалось, что его выдаст шум шагов. Он ловил себя на том, что начинал идти быстрее, когда попадал в лощины, залитые косыми лучами солнца, мечтая снова оказаться под прикрытием деревьев. Такая трусость вызывала у него гнев, и он заставлял себя неспешно пересекать открытые поляны. Иногда даже пел смелые песни, прислушиваясь к эху, словно звуки собственного голоса, быстро умиравшие среди деревьев, были естественными в лесу, но, как только он снова оказывался в кустарнике, редко мог вспомнить, какие песни пел.