Джульет Марильер - Арфа королей

Я качаю головой и стараюсь больше не смотреть ей в глаза. Миг безумия – вот что это было. Она моя соперница. Мой товарищ. При случае – напарник в рискованных вылазках. И ничего другого здесь быть не может. Это касается не только Ливаун, но и всех остальных. Я приучил себя шутить с такими вещами – зов плоти, развлечения мужчин и женщин, – чтобы казаться таким же мужчиной, как все. Но в моем будущем для этого попросту нет места. Запретная дверь должна и дальше оставаться закрытой. Запертой на замок до скончания времен. Этот урок я усвоил уже давно. Распахивать сердце означает впускать в него боль и терять себя. К тому же, на Лебяжьем острове в этом отношении весьма суровые правила.

Ливаун хмурится. Я придаю лицу бесстрастное выражение, мы исполняем дорожку замысловатых шагов, еще немного кружимся, затем музыка смолкает, она приседает в реверансе, и мне не остается ничего другого, кроме как поклониться ей, взять под руку и отвести на место поближе к труппе. И только убедившись, что она действительно села рядом с Арку, я ухожу. Пусть сколько угодно судачат, что этой бродячей певунье нравится немой конюх, или наоборот, но у меня больше нет желания давать Родану повод кого-то из нас донимать. Если бы Ливаун не сказала, что до Дня летнего солнцестояния должна со мной три раза станцевать, я бы и сейчас к ней не подошел. Не люблю танцы. И никогда не любил.

Из зала я выхожу рано, еще до окончания выступления труппы. И поскольку настроение у меня довольно мрачное, для компании я явно не подхожу. Недалеко от конюшни слышу шаги за спиной. Три человека. Не в ботинках, а в мягких туфлях. Если пытаются незаметно за мной следить, то это получается у них из рук вон плохо. Ребята с конюшни были бы в ботинках. К тому же, наверняка болтали бы и шутили, может даже окликнули бы меня и попросили их подождать.

Это может что-то значить. Может не значить ничего. И что мне делать? Повернуть обратно или идти дальше? Нессан пошел бы. Нессан не ожидал бы внезапного нападения и не был бы готов дать отпор. В отличие от меня.

Когда я подхожу к воротам конюшни, они говорят:

– Эй, лошадник, ты, надо полагать, отличный парень, а?

– Он не столько лошадник, сколько лошадиное дерьмо. Вообразившее, что у него есть шанс залезть певичке под юбку.

– Ей? Это вряд ли. Хотя я слышал, что она девка продажная и без колебаний готова предложить себя кому угодно.

– А что ты хотел, девка крупная, и одним ей не обойтись.

– Я так думаю, ты хотел сказать не одним, а двумя.

Хриплый смех. Они уже рядом. По-моему, шагах в трех. Кровь кипит. Я вне себя от гнева. Это же просто слегка перебравшие идиоты. Дружки Родана. Но не думаю, что он сам. Его голос перекрывал бы все остальные.

– Я бы и сам не прочь ее расшевелить, – говорит один из них, – уж для меня бы она потанцевала, уж поддала бы жару.

– А ты, придурок? Где ты ее поимел? В сарае? На навозной куче? Она оголила для тебя сиськи? Бьюсь об заклад, она громко верещала, когда ты лапал ее своими грязными…

Я в амбаре с братьями. Мне семь лет. Одному из них десять, другому двенадцать, и они нависают надо мной, как два монстра.

– Ах ты, свинячья помойка! Говноед! Червяк! Маленький говнюк! Ну что же ты, давай, дерись с нами! Посмотрим, какой из тебя мужчина, дерьма ты кусок!

Сначала слова, противные и обидные. Затем удары. Зная, что мне не победить, лучше бы вообще не драться. Но я все равно даю им сдачи – пинаюсь, царапаюсь и не сдаюсь до тех пор, пока боль не становится невыносимой. Тогда сворачиваюсь калачиком и плачу, подтверждая их правоту. В свои семь я действительно слаб, беспомощен и бесполезен. Наконец, меня милостиво оставляют наедине с моими слезами.

Я поворачиваюсь. Дышу. Возвращаюсь в сегодняшний день, в настоящее время. Освещая двор конюшни, неподалеку горит факел, окрашивающий лица преследователей в багровые тона. Дружки Родана. Крин и Колл. С ними еще верзила – новый личный страж принца. Я представляю, как они горят. Как вопят. Сам не только не кричу, но не произношу ни слова. Вместо слов говорят глаза.

– Ух ты! Осторожно! – в притворном ужасе восклицает один из них. – Наш конюх в гневе!

– Хочешь подраться? – бросает вызов другой. – Ну что же, давай, покажи нам, на что ты способен! Давай, врежь мне!

Как же легко я мог бы сбить их с ног – одного, второго, третьего, – а затем отряхнуться и уйти. Как легко мог бы их убить. Я хочу драться. Мне это нужно. Поднимаю кулаки, как наверняка сделал бы Нессан, и, готовясь вступить в бой, переношу вес тела с одной ноги на другую. Хватит притворяться. Хочу быть мужчиной.

На их тупых лицах отражается удивление. Они думали, что я убегу, поджав хвост. Вероятно, их план заключался в том, чтобы проследить за мной и избить, как поступили бы мои братья. В забияках и драчунах я, кстати, разбираюсь прекрасно. Интересно, это Родан поручил им, понимая, что накануне Дня летнего солнцестояния ему самому опасно впутываться в неприятности?

Они закатывают рукава и встают в стойки, готовые броситься втроем на одного. Самым опытным и сильным из них выглядит Крин. Верзила, вероятно, может нанести увесистый удар кулаком, но зато едва шевелит ногами. Колл меньше и легче. Он то и дело переводит взгляд с меня на товарищей и обратно, словно ждет указаний, а то и команды броситься вперед. Силач, Верзила и Малыш. У Верзилы припрятан нож, блеснувший в свете факела, горящего на противоположном конце двора. Может, им велели меня убить? У Силача на поясе кинжал в замысловато украшенных ножнах. Судя по виду, такой как он вполне может им воспользоваться. Я машу им рукой. Ну что же вы, давайте!

– Это еще что такое? – слышится голос Иллана.

Я окидываю взглядом двор и вижу его – вместе с другими конюхами и слугами он возвращается с ужина. Среди них и придворный кузнец Мухта. Противники опускают кулаки. В жизни не испытывал такого разочарования. Не хочу, чтобы меня спасали. Хочу драться и победить.

– А силы-то, похоже, не равны, – говорит Иллан.

Конюхи и слуги окружают нас, лишая возможности отступить.

– Трое против одного, да к тому же еще и немого.

– Чтобы драться, ему голос не нужен, – отпускает замечание кто-то из толпы.

Иллан стоит прямо, сложив руки на груди, и спокойно оценивает ситуацию. И чего он теперь от меня ждет? Что я, в его представлении, должен делать? За его спиной, в задних рядах, я вижу Арку и Ливаун, молча стоящих бок о бок. Передо мной расступаются, освобождая дорогу, Иллан словно приглашает меня продолжить. Я – Нессан. Я лишен дара речи. Если меня когда-то и учили драться, то только мальчишки где-нибудь за сараем. Никаких приемов, одна грубая сила плюс пара уловок. Ничего сложного. И не один против троих – Дау, конечно же, может это сделать и победить, но вот у Нессана точно будут проблемы. Я поднимаю вверх палец и тычу себя в грудь. Я. Потом поднимаю тот же палец на другой руке и показываю на Силача. Я против него . Затем теми же жестами вызываю на бой Верзилу. Потом против него . А затем и Малыша. Последним буду драться с ним .