Маргарет Роджерсон - Магия ворона

– Вы прекрасно выглядите этим вечером, Овод, – сказала я равнодушно.

– Да, я знаю, – ответил он. – И все же не могу отрицать: так чудесно – узнать, что мои подозрения подтвердились.

В отверстиях его лебединой маски вокруг глаз от смеха появились морщинки, которых я никогда не видела прежде, дома, в своей мастерской. Возможно, их доселе и не существовало: ловкий обман, как и та единственная прядь волос, которой он позволил выбиться из идеальной прически в судьбоносный день, когда я узнала о приезде Грача, как и то, что весенний принц годами покровительствовал мне, ни разу ни словом не обмолвившись о собственном титуле. Его маска была завязана на затылке бледно-голубым бантом, так что он мог видеть мое лицо, а я его – нет.

– Я слышал, вы с Астрой говорили о Зеленом Колодце, – продолжал он.

Во рту у меня пересохло, а желудок завязало узлом. Я пыталась найти способ оттянуть момент истины, сохранить за собой иллюзию неведения, опровергнуть участие Астры.

– Тебе не нужно лгать мне, Изобель. Я обладаю даром, уникальным даже для моего народа. Но ты уже и так об этом знаешь, не так ли?

Вот и все. Притворяться больше не было смысла.

– Жаворонок сказала мне, – проговорила я. Шелестящий ритм вальса стихал, заглушаемый шумом крови в ушах.

– Совершенно верно. Все это, разумеется, не было предопределено. Будущее никогда не бывает высечено в камне. Оно похоже на лес, видишь ли, и сквозь него ведут тысячи и тысячи троп, разветвляющихся в самых разных направлениях. Определенные события могут изменяться до самого конца. Вчера я еще не был уверен, какая версия у нас получится: эта или та, в которой ты выбираешь не говорить Грачу свое настоящее имя и возвращаешься домой невредимой, а потом, потому что я танцую где-то в другом месте с Крапивой, вместо того чтобы быть здесь, с тобой, пролетающий мимо соловей портит лацкан моего камзола, решив облегчиться прямо над нами. Именно поэтому я надел свой наименее любимый наряд. Но все равно заказал лимонные пирожные на всякий случай. – Он тоскливо вздохнул. – Увы. Теперь нам уже не до лимонных пирожных. Ну хоть отвратительный желтый пиджак Ласточки будет теперь уничтожен.

Над опушкой раздалась звонкая птичья трель. Из толпы танцующих послышался испуганный вопль.

– Как давно вы знали? – Мой голос дрожал от ужаса и ярости, сплетенных в удушливый комок. – Как давно вы ждали всего этого?

Он смерил меня взглядом. «От тебя я ожидал большего», – говорил этот взгляд.

– Я вообще не ждал. Я прошел с тобой весь этот путь, освещая тебе дорогу, каждый раз делая все возможное, чтобы ты выбирала только нужные развилки из сотен тропинок. Если посмотреть, не кажется ли тебе странным, что я был твоим первым покровителем? Или что Грач пришел к тебе за портретом, хотя столько столетий прятался от людей?

– Ах ты ублюдок, – сказали мы одновременно. Холодный голос Овода перекрывал мой. Он покачал головой, разочарованный, но не удивленный.

– Это было неизбежно, – молвил он.

К горлу подступила тошнота.

Неуклюже, как будто наощупь в темной комнате, меня коснулась теплая волна поддержки. Я безошибочно угадала в ней Грача. Он проверял связь между нами, понимая, что что-то не так, и изо всех сил стараясь утешить меня. «Он не знал», – подумала я. Он не знал, что я обрекаю его на смерть. И скоро мне придется это сказать. Я сглотнула, аккуратно отталкивая принца, и прежде, чем связь исчезла, почувствовала укол неприятного удивления, как будто захлопнула дверь прямо перед его носом.

– Вы пусты, – с трудом выговорила я, – и жестоки.

– А. Да, это правда. Хочешь узнать величайший секрет всего прекрасного народца? – Когда я не ответила, он продолжил: – Мы предпочитаем притворяться, но, если честно, мы-то никогда не были по-настоящему бессмертны. Фейри живут долго и видят, как изменяется мир, но никогда не меняют его сами. Когда наше время подходит к концу, мы нелюбимы и одиноки, и от нас не остается ничего, даже имени на надгробной плите. А смертные – благодаря их трудам, их Ремеслу – остаются в памяти поколений навсегда. – Он грациозно вел нас через толпу танцующих, не пропуская ни шага. – О, ты даже не представляешь, какую власть ваш народ имеет над нами. Как мы завидуем вам. В самом малюсеньком ноготке человека больше жизни, чем во всех моих придворных, вместе взятых.

Было ли дело в этом? Была ли это единственная причина, по которой фейри проклинали человеческие эмоции, потому что те немногие из них, способные чувствовать, служили лишь напоминанием для остальных, которые были всего этого лишены? И поэтому любовь, опыт, которому они завидовали почти с горечью, стала самым страшным преступлением.

– Так вот почему вы это сделали? – прошептала я. – Из зависти?

– Я думал, ты обо мне более высокого мнения, Изобель, – ответил Овод. – Меня это ранит. – В голосе его не было ни капли обиды, скорее, напротив – такое безразличие к чужому мнению, что, услышав чьи-то слова о себе, он вряд ли понял бы, что они значили. – Нет, моя игра сложнее; она уходит немного глубже в лес, дальше по тропе. И сейчас я более не буду тебя задерживать. Время на исходе, и я уверен, что ты с куда большим удовольствием пригласишь на танец Грача.

Он провел нас между других танцоров, туда, где Грач неохотно кружился в вальсе с Наперстянкой. Овод продолжал ждать от меня чего-то, но мне уже нечего было ему сказать.

– Не бойся, – ответил он на мое молчание. – Дело неприятное, но оно довольно скоро подойдет к концу. – Отняв шелковую перчатку от моего плеча, он наклонился мне к уху так близко, что я почти чувствовала прикосновение перьев маски. – Помни: как бы я ни вмешивался, значение в конечном итоге имеет только твой выбор. Добрый вечер, Наперстянка! Грач! Позволите украсть этот танец?

Лепестки роз кружились вокруг нас, пока мы менялись партнерами, и исчезали, оставляя после себя лишь призрачный тяжелый аромат. Я подумала, что, если выживу, больше никогда не смогу нюхать розы.

– Я почувствовал… – начал Грач, но я резко дернула головой, заставляя его замолчать. Хотела подождать, пока Овод и Наперстянка окажутся подальше от нас. Однако, когда несколько секунд прошло, я поняла, что не могу произнести нужные слова. Просто не знала, как выговорить их. Они были слишком огромные и страшные и не умещались у меня на языке.

Мы кружились и кружились. Огни озаряли волосы Грача и отсвечивали в золотой вышивке на его плаще. Придворные плыли мимо нас, кружась, но не касаясь, как цветы на поверхности озера. Волчья маска обернулась, проплывая мимо, и посмотрела прямо на меня; я чувствовала на себе бесчисленные взгляды, выжидающие, когда настанет кульминация охоты. Две жертвы, одна начеку, другая ни о чем не подозревает; скоро обеих выкурят из зарослей и погонят к кровавой развязке.