Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Персе была среди того мусора, что нашел Истлейк, не так ли? – спросил Уайрман.

– Элизабет думала, что это кукла. Самая лучшая кукла. Но они не могли соединиться, пока она не набрала достаточной силы.

– Она – это кто? – спросил Джек. – Персе или маленькая девочка?

– Вероятно, обе. Элизабет была всего лишь ребенком. А Персе… Персе очень долго спала. Спала под песком, на дне морском.

– Поэтично, – кивнул Джек, – но я не очень-то понимаю, о ком вы говорите.

– Я тоже, – признался я. – Потому что ее я не вижу. Если Элизабет и нарисовала Персе, эти картины она уничтожила. Могу предположить, что Персе – из фарфора, вот почему в солидном возрасте Элизабет начала коллекционировать фарфоровые статуэтки, но, возможно, это совпадение. Наверняка я знаю следующее: Персе наладила канал связи с маленькой девочкой, сначала через ее рисунки, потом через самую любимую на тот момент куклу, Новин. И Персе запустила что-то вроде… обучающей программы. Даже не знаю, как еще это можно назвать. Она убеждала Элизабет что-то нарисовать, а потом это что-то случалось в реальном мире.

– Она затеяла ту же игру и с вами, – указал Джек. – Кэнди Браун.

– И мой глаз, – добавил Уайрман. – Не забудь про «починку» моего глаза.

– Мне бы хотелось думать, что все это – моя заслуга, – ответил я… но мог ли я считать ее своей? – Было и кое-что еще. По большей части мелочи… использование моих картин в роли хрустального шара… – Я замолчал. Не хотел продолжать, потому что эта дорожка опять выводила на Тома. Тома, которого мне следовало вылечить.

– Расскажи, что еще ты узнал из картин Элизабет, – попросил Уайрман.

– Хорошо. Начну с внесезонного урагана. Его вызвала Элизабет, возможно, с помощью Персе.

– Вы, должно быть, смеетесь надо мной, – воскликнул Джек.

– Персе сказала Элизабет, где находится эта свалка, а Элизабет сказала отцу. Среди мусора… скажем так, среди мусора лежала фарфоровая статуэтка, может, длиной в фут. Статуэтка прекрасной женщины. – Да, это я мог видеть. Не детали, но просто фигурку. И пустые, без зрачков, глаза-жемчужины. – Это был приз Элизабет, ее законное вознаграждение, и как только статуэтку вытащили из воды, Персе взяла быка за рога.

– А откуда вообще могла появиться эта вещица, Эдгар? – вкрадчиво спросил Джек.

С моих губ едва не сорвалась фраза (где услышал или прочитал – не помню, но точно не моя): «В те дни жили более древние боги: и были они властелинами и властительницами». Я не озвучил эту фразу. Не хотел слышать ее, даже в ярко освещенной комнате, и лишь покачал головой.

– Не знаю. И понятия не имею, под каким флагом ходил корабль, который потерпел здесь крушение, а может, пробил днище о риф Китта и вывалил на дно содержимое трюма. Я мало что знаю наверняка… но, думаю, когда-то у Персе был свой корабль, и, выбравшись из воды и накрепко сцепившись с могучим юным мозгом Элизабет Истлейк, она сумела вызвать его.

– Корабль мертвых. – На лице Уайрмана так по-детски отражались страх и благоговение… Снаружи ветер шумел кронами растущих во дворе деревьев, гнул рододендроны, и мы слышали равномерные, усыпляющие удары волн о берег. Я полюбил этот звук с самого приезда на Дьюма-Ки, но сейчас он меня пугал. – Корабль назывался… «Персефона» [174]?

– Если тебе нравится это название. Мне, конечно, приходила в голову мысль, что под Персе Элизабет подразумевала именно ее. Но значения это не имеет. Мы говорим не о греческой мифологии. Мы говорим о чем-то более древнем, более чудовищном. И голодном. Вот этим наше чудовище не отличается от вампиров. Только жаждет оно душ, а не крови. По крайней мере я так думаю. Новая «кукла» пробыла у Элизабет не больше месяца, и одному только Богу известно, как изменилась жизнь в первом «Гнезде цапли» за это время, но изменилась она точно не к лучшему.

– И вот тогда Истлейк заказал серебряные гарпуны? – спросил Уайрман.

– Этого сказать не могу. Я же многого не знаю, потому что вся информация идет от Элизабет, а она тогда едва вышла из младенческого возраста. И я понятия не имею, что произошло в ее другой жизни, потому что к тому времени она перестала рисовать. А если она и помнила время, когда рисовала…

– Она прилагала все силы, чтобы его забыть, – вставил Джек.

Уайрман помрачнел.

– В конце жизни она шла к тому, чтобы вообще все забыть.

– Помните картины, на которых все широко улыбались, словно принявшие дозу наркоманы? – спросил я. – На них Элизабет пыталась воссоздать мир, который она помнила. Каким он был до появления Персе. Более счастливый мир. В дни, предшествующие гибели сестер, она была очень напугана, но боялась что-то сказать, потому что чувствовала: все пошло не так исключительно по ее вине.

– Что именно пошло не так? – поинтересовался Джек.

– Точно сказать не могу, но на одной картине изображен стародавний чернокожий парковый жокей, стоящий на голове, и я думаю, что эта картина все объясняет. Я думаю, для Элизабет, в эти последние перед гибелью сестер дни, все перевернулось с ног на голову. И с парковым жокеем связано что-то еще, в этом я практически уверен, но не знаю, что именно, а выяснять времени нет. Думаю, что в дни, предшествующие гибели Тесси и Лауры, и сразу после их гибели, «Гнездо цапли» могло быть для семьи тюрьмой.

– И только Элизабет знала почему? – спросил Уайрман.

– Без понятия. – Я пожал плечами. – Няня Мельда могла что-то знать. Вероятно , что-то знала.

– А кто жил в доме в промежутке между находкой сокровища и гибелью близняшек? – спросил Джек.

Я задумался.

– Полагаю, Мария и Ханна могли приезжать из школы на уик-энд или два, и сам Истлейк уезжал по делам в марте и апреле. Постоянно находились в доме Элизабет, Тесси, Лаура и няня Мельда. Элизабет попыталась через рисование вычеркнуть свою новую «подругу» из своего мира. – Я облизнул губы. Они совсем пересохли. – Она сделала это цветными карандашами, которые лежали в корзинке. Аккурат перед тем, как утонули Тесси и Лаура. Возможно, накануне вечером. Потому что их гибель стала наказанием, так? Как убийство Пэм стало бы моим наказанием за то, что я полез, куда не следовало. Вы понимаете?

– Святый Боже, – прошептал Джек.

Уайрман побелел как полотно.

– До этого скорее всего Элизабет ничего не понимала. – Я задумался над тем, что произнес, пожал плечами. – Черт, не могу даже представить, много ли я понимал в четыре года. Но до падения с возка – и я готов спорить, об этом она ничего не помнила – худшей вещью, которая могла с ней случиться, было оказаться наказанной. Папочка мог положить ее на колено и отшлепать, или ей могли дать по рукам, если она потянулась бы к плюшкам няни Мельды до того, как те остыли. Что она знала о природе зла? Она знала, что Персе – плохая кукла, непослушная, что она делает плохие вещи и заставляет делать плохие вещи, поэтому от нее надо избавиться. В итоге Либбит села с карандашами и листом бумаги, сказала себе: «Я могу это сделать. Если не буду торопиться и приложу максимум старания, я это сделаю». – Я замолчал, провел рукой по глазам. – Я думаю, так оно и было, но вы должны принимать мою версию с долей сомнения. История Элизабет могла смешаться с тем, что случилось со мной. Моя память может выкинуть что угодно. Любой глупый фортель.