Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Я прошел мимо семейного портрета, спустился по лестнице, направился на кухню. Здесь рев ветра и шум прибоя слышались громче, чем наверху. Я поднес трубку к уху и услышал… пустоту.

«Естественно. Или ты думаешь, что Персе забыла про телефоны?»

Потом я посмотрел на трубку и увидел кнопки для двух линий. То есть на кухне, чтобы позвонить, требовалось не просто взять трубку в руку. Я возблагодарил Господа короткой молитвой, нажал на кнопку с надписью «ЛИНИЯ 1»и услышал длинный гудок. Убрал большой палец с кнопки, и тут до меня дошло, что я не помню номер Илзе. Моя записная книжка осталась в «Розовой громаде», а телефонный номер дочери начисто стерся из памяти.

Трубка завыла сиреной. Маленькая (я положил ее на столик микрофоном вниз), но очень уж громкая в темной кухне, и гудок этот заставил меня подумать о плохом. О патрульных автомобилях, мчащихся к месту преступления. О «скорых», спешащих к месту аварии.

Я нажал кнопку отключения связи, прислонился лбом к ледяной стальной дверце большого холодильника «Эль Паласио». Перед глазами оказался магнит с надписью: «БЫЛ ТОЛСТЫЙ – СТАЛ ХУДОЙ». Точно, а кто был мертвый – стал живой. Рядом, на другом магните, висел блокнот с огрызком карандаша на шнурке.

Я снова нажал кнопку «ЛИНИЯ 1», набрал 411. Механический голос поблагодарил меня за решение воспользоваться услугами справочной службы компании «Верайсон» и спросил, какие мне нужны штат и город. Я ответил: «Провиденс, Род-Айленд». Произнес название четко, как на сцене. Все шло хорошо, но робот споткнулся на Илзе, и, как я ни старался, он меня так и не понял, а потому переключил на телефонистку, которая сообщила мне то, о чем я уже догадался: номер Илзе в открытом справочнике не значится. Я объяснил телефонистке, что звоню своей дочери и по очень важному делу. Она ответила, что мне следует поговорить с начальником, который, возможно, согласится узнать у Илзе, желает ли она разговаривать со мной, но сделает это он не раньше восьми утра по восточному времени. Я посмотрел на часы в микроволновке. Четыре минуты третьего.

Я отключил связь и закрыл глаза. Я мог разбудить Уайрмана, спросить, нет ли телефонного номера Илзе в его маленькой красной книжице, но интуиция подсказывала, что время поджимает.

– Я могу это сделать, – сказал я себе, но без особой надежды.

«Разумеется, вы можете, – согласился со мной Кеймен. – Какой у вас вес?»

Я весил сто семьдесят четыре фунта – немного потолстел по сравнению с обычными ста пятьюдесятью фунтами. Эти цифры возникли перед моим мысленным взором: 174150. Поначалу все красные. Потом пять стали зелеными, одна за другой. Не открывая глаз, я схватил огрызок карандаша и записал их в блокнот: 40175.

«И какой номер вашей карточки социального страхования?» – спросил Кеймен.

Номер возник из темноты, ярко-красные цифры. Четыре стали зелеными, и я добавил их к уже нацарапанным в блокноте. Когда открыл глаза, увидел, что записал: 401759082 – криво, косо, цифры пьяно сползали вниз.

Все было верно, номер я узнал, но одной цифры не хватало.

«Не имеет значения, – сказал Кеймен у меня в голове. – Кнопочные телефоны – роскошный подарок забывчивым. Если абстрагироваться от всего и набрать первые девять цифр, то десятую вы наберете правильно без всяких проблем. Это мышечная память».

Надеясь, что он прав, я вновь включил «ЛИНИЮ 1», набрал код Род-Айленда, потом 759–082. Мой палец никаких сомнений не испытывал. Нажал на последнюю цифру и где-то в Провиденсе зазвонил телефон.

– Ал-ло?.. Это… хто?

На мгновение я подумал, что все-таки ошибся с номером. Голос в трубке раздался женский, но его обладательница была старше моей дочери. Намного. И определенно находилась под действием снотворного. Но я подавил желание пробормотать: «Извините, неправильно набрал номер», – и закончить разговор нажатием соответствующей кнопки. «Голос звучал устало», – сказала Пэм, но, если я сейчас говорил с Илзе, голос звучал не просто устало – моя дочь вымоталась донельзя.

– Илзе?

Не отвечали мне долго. Я уже подумал, что в Провиденсе кто-то бестелесный отключил связь. Вдруг осознал, что потею, да так сильно, что ощущал запах собственного пота, как сидящая на дереве мартышка. Потом до меня донеслись те же слова:

– Ал-ло?.. Это… хто?

– Илзе!

Тишина. Я почувствовал, что она собирается положить трубку. Снаружи ревел ветер и грохотал прибой.

– Мисс Булочка! – завопил я. – Мисс Булочка, не смей класть трубку!

Вот это ее проняло.

– Пап… уля? – В разорванном надвое слове слышалось дикое изумление.

– Да, милая… он самый.

– Если ты действительно папуля… – Долгая пауза. Я мог видеть, что она стоит на кухне, босиком (как и в тот день в «Розовой малышке», когда смотрела на рисунок куклы и плавающих мячей), опустив голову, с падающими на лицо волосами. Сбитая с толку, на грани помешательства. И вот тут я начал ненавидеть Персе даже больше, чем бояться.

– Илзе… мисс Булочка… я хочу, чтобы ты выслушала меня…

– Скажи мне мой ник. – В голосе звучала шокирующая хитрость. – Если ты мой настоящий папуля, скажи мне мой ник.

И я осознал, что если не скажу, она положит трубку. Потому что на нее что-то воздействовало. Пудрило ей мозги, давило, опутывало сетями. Только не что-то. Она .

Ник Илзе.

В тот момент я не мог вспомнить и его.

«Вы можете это сделать, Эдгар», – заверил меня Кеймен, но Кеймен умер.

– Ты не… мой папуля, – произнесла совсем запутавшаяся девушка на другом конце провода и вновь собралась положить трубку.

«Воспользуйтесь ассоциациями», – спокойно посоветовал Кеймен.

«Разве так, – подумал я, сам не зная почему. – Разве что, если что, если так, раз…»

– Ты не мой папуля, ты – она . – Голос звучал натужно, Илзе словно накачали наркотиками, у нее никогда не было такого голоса. – Мой папуля мертв. Я видела это во сне. Прощ…

– Раз так! If so! – прокричал я, не тревожась о том, что могу разбудить Уайрмана. Начисто забыв про Уайрмана. – Твой ник – If-So-Girl!

Долгая пауза на другом конце провода.

– А дальше?

Я подумал: «Музыка, скрипичный ключ, клавиши, клавиши пианино…»

– Восемьдесят восемь. Твой ник – If-So-Girl88.

Вновь пауза, долгая-долгая. Казалось, она тянулась целую вечность. Потом Илзе заплакала.

– Папуля, она сказала, что ты мертв. И я поверила. Не только из-за сна. Потому что позвонила мама и сказала, что Том погиб. Мне приснилось, что тебе стало совсем грустно, и ты вошел в Залив. Мне приснилось, что подводное течение подхватило тебя, и ты утонул.

– Я не утонул, Илзе. Все у меня хорошо, уверяю тебя.

Она начала рассказывать, фрагментами, частями, прерываясь на слезы и отступления. Я понимал, что мой голос подбодрил ее, но не излечил. Она оторвалась от реальности, потеряла связь со временем; о выставке в «Скотто» Илзе говорила так, будто это случилось неделю назад, однажды прервалась, чтобы заговорить о подруге, которую арестовали за «подрезание». Произнеся это слово, она дико расхохоталась, словно пьяная или обкуренная. Когда я спросил Илзе, что такое подрезание, она ответила, что это не имеет значения. Сказала, что, возможно, увидела это во сне. Теперь речь ее стала более трезвой. Более трезвой… но по-прежнему ненормальной. По словам Илзе, женский голос звучал у нее в голове, но также доносился из сливных отверстий и из унитаза.