Стивен Кинг - Дьюма-Ки

В какой-то момент подошел Уайрман, включил на кухне свет, сел за стол, положил гарпун перед собой. Не произнес ни слова, только слушал, что говорю я.

Илзе сказала, что начала чувствовать себя как-то странно («жутковато-страшновато» – так она в действительности сказала), как только вошла в квартиру. Поначалу это было только ощущение одурманенности, но скоро к нему присоединилась тошнота… как и в тот день, когда мы попытались исследовать единственную дорогу, уходящую в глубь Дьюма-Ки. Илзе становилось все хуже и хуже. Женщина обратилась к ней из раковины, сказала, что ее отец умер. Тогда Илзе вышла на улицу, чтобы прочистить мозги, но чуть ли не сразу решила вернуться.

– Должно быть, так на меня подействовали рассказы Лавкрафта, которые я прочитала для курсовой работы по американской литературе. Мне постоянно казалось, что кто-то идет следом за мной. Эта женщина.

Вернувшись в квартиру, она начала готовить овсянку, в надежде, что каша успокоит желудок, но, как только каша начала густеть, тошнота усилилась. Всякий раз, помешивая кашу, Илзе видела в ней что-то страшное. Черепа. Лица кричащих детей. Потом появилось лицо женщины. У женщины было слишком много глаз, сказала Илзе. Женщина-из-овсянки сообщила моей дочери, что я умер, а мама об этом еще не знает, но когда до нее дойдет эта новость, она устроит вечеринку.

– Я пошла и легла, – продолжила Илзе с детской интонацией, – и тогда мне приснилось, что женщина права, и ты умер, папуля.

Я подумал, не спросить ли, когда именно позвонила ее мать, но сомневался, что она вспомнит, да и значения это не имело. Святый Боже, неужели Пэм не уловила ничего, кроме усталости – особенно после моего звонка? Она оглохла? Не мог же только я слышать это замешательство в голосе Илзе, это изнеможение? Но, возможно, когда звонила Пэм, Илзе была еще в порядке. Персе, при всем ее могуществе, требовалось время, чтобы окончательно подчинить себе человека. Особенно если человек находился достаточно далеко.

– Илзе, у тебя сохранился рисунок, который я тебе дал? С маленькой девочкой и теннисными мячами? Я его назвал «Конец игры».

– Еще одна странная вещь. – Я чувствовал, что Илзе пытается говорить связно, точно так же, как пьяный водитель, остановленный дорожным копом, всеми силами пытается показать, что он трезвый. – Я хотела вставить его в рамку, но руки до этого не дошли, поэтому прикрепила его канцелярской кнопкой к стене в большой комнате. Ты помнишь, гостиная-кухня. Там я угощала тебя чаем.

– Конечно. – Я никогда не был в ее квартире в Провиденсе.

– Где я могла смотреть на него… смотреть на… но потом, когда я вернулась… он…

– Ты собираешься заснуть? Не вздумай заснуть, разговаривая со мной, мисс Булочка.

– Не заснуть… – но голос ее слабел.

– Илзе! Проснись! Проснись, твою мать!

– Папа?! – Илзе явно была потрясена. Но сон как рукой сняло.

– Что случилось с рисунком? Что изменилось после твоего возвращения?

– Он оказался в спальне. Вероятно, я сама перевесила его туда… он был прикреплен к стене той же кнопкой с красной головкой… но я не помню, как это делала. Наверное, я просто хотела, чтобы он был ближе ко мне. Разве это не забавно?

Нет, вот это я забавным не находил.

– Если бы ты умер, папуля, я не хотела бы жить. Я бы тоже хотела умереть. Стать мертвой, как… как… как стеклянный шарик! – и она рассмеялась. Я подумал о дочери Уайрмана и не поддержал ее.

– Слушай меня внимательно, Илзе. Ты должна сделать все, что я скажу. Это очень важно. Сделаешь?

– Да, папуля. Если только это не займет много времени. Я… – послышался зевок, – …устала. Могу и поспать, раз уж теперь точно знаю, что с тобой все в порядке.

Да, она могла поспать. Аккурат под рисунком «Конец игры», закрепленным на стене кнопкой с красной головкой. И проснуться, думая, что разговор этот ей приснился, а на самом деле ее отец покончил с собой на Дьюма-Ки.

Все это сделала Персе. Эта старая карга. Эта сука .

Ярость вернулась в мгновение ока. Словно никуда и не уходила. Но я не собирался позволить ей помешать моим планам, не собирался даже позволить отразиться на голосе, чтобы Илзе не подумала, что я злюсь на нее. Я зажал трубку между ухом и плечом. Протянул руку и схватился за тонкое хромированное основание водопроводного крана.

– Много времени это не займет, цыпленок. Но ты должна это сделать. А потом пойдешь спать.

Уайрман сидел за столом, наблюдая за мной. Снаружи грохотал прибой.

– Какая у тебя духовка, мисс Булочка?

– Газовая. Газовая духовка, – и она снова рассмеялась.

– Хорошо. Возьми рисунок и брось в духовку. Потом закрой дверцу и включи газ. На максимальный режим. Сожги его.

– Нет, папуля! – Теперь она окончательно проснулась, шокированная моими словами, как и в прошлый раз, когда я сказал «твою мать», если не больше. – Я люблю этот рисунок.

– Я знаю, милая, но именно из-за этого рисунка у тебя такое необычное состояние. – Я собирался добавить что-то еще, но остановился. Если причиной был рисунок (а я в этом нисколько не сомневался), новые аргументы пользы бы не принесли. Она и так уже все поняла. Вместо того чтобы говорить, я взад-вперед дергал кран, сожалея всем сердцем, что мои пальцы сжимают не горло этой суки-карги.

– Папуля! Ты действительно думаешь…

– Я не думаю – знаю. Иди за рисунком, Илзе. Я подожду у телефона. Принеси, сунь в духовку и сожги. Немедленно!

– Я… хорошо. Подожди.

Со стуком трубка легла на столик.

– Она это сделает? – спросил Уайрман.

Прежде чем я успел ответить, раздался металлический хруст, и тут же холодная вода обдала мне руку до локтя. Я посмотрел на кран в моем кулаке, перевел взгляд на обломок трубы. Бросил кран в раковину. Из зазубренного обломка хлестала вода.

– Думаю, да, – ответил я. – Извини.

– De nada [175]. – Уайрман опустился на колени, открыл шкафчик под раковиной, сунул руку за мусорное ведро и стопку мешков для мусора. Что-то повернул, и струя из сломанного крана сбавила напор. – Ты не знаешь своей силы, мучачо. А может, знаешь.

– Извини, – повторил я. Не сильно раскаиваясь. На ладони кровоточил неглубокий порез, но настроение у меня улучшилось. И в голове прояснилось. Я даже подумал, что в свое время таким вот краном могла стать шея моей жены. Не стоило удивляться, что она со мной развелась.

Мы сидели на кухне и ждали. Секундная стрелка на часах над плитой медленно обогнула циферблат, пошла на второй круг. Поток из трубы превратился в узенькую струйку. Потом издалека донесся голос Илзе:

– Я вернулась… с ним… Я… – Тут она вскрикнула. Я не мог сказать, от удивления, боли или от того и другого.

– Илзе! – завопил я. – Илзе!

Уайрман вскочил, ударился бедром о край раковины. Протянул ко мне руки. Я покачал головой, мол, не знаю. Я чувствовал, как по щекам течет пот, хотя на кухне было прохладно.