Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Когда я добрался до мокрой и блестящей полосы укатанного волнами песка, усеянного теннисными мячами, в голове мелькнула третья фраза, произнесенная Элизабет в «скорой» и записанная Уайрманом: «Ты захочешь, но нельзя».

– Слишком поздно, – вырвалось у меня, а потом нить, державшая Эдгара над моей головой, оборвалась. Его унес ветер, и на какое-то время память как отрезало.

Я помню, что вернулся в этот мир, когда подошел Уайрман и поднял меня на ноги. Помню, как прошел несколько шагов, а после меня ударило, будто хлыстом: Илзе мертва – и я упал на колени. И что самое постыдное (пусть у меня разрывалось сердце), мне очень хотелось есть. Донимал волчий голод. Я помню, как Уайрман помог мне войти в открытую дверь, говоря, что это всего лишь плохой сон. Убеждал, что мне приснился кошмар, а когда я возразил, мол, все правда, это сделала Мэри Айр, Мэри Айр утопила Илзе в ее собственной ванне, он рассмеялся и ответил, что теперь у него отпали последние сомнения, и он точно знает, что мне это приснилось. На какое-то мгновение я даже поверил ему.

Потом я указал на автоответчик и пошел на кухню. Волоча ноги, поплелся на кухню. Когда заговорила Пэм («Эдгар, мне звонили из полиции и сказали, что Илли мертва!») – я уже горстями, прямо из коробки, ел глазированные пшеничные хлопья. У меня возникло ощущение, будто я – препарат на предметном стекле. И очень скоро меня положат под микроскоп и начнут изучать. Автоответчик в гостиной замолк. Уайрман чертыхнулся и начал слушать сообщение второй раз. Я продолжал есть хлопья. Время, которое я провел на берегу до прихода Уайрмана, полностью выпало из памяти. Точно так же, как и время, проведенное мною на больничной койке сразу после несчастного случая.

Я достал из коробки последнюю горсть хлопьев, затолкал в рот. Проглотил. Хлопья застряли в горле, и это было хорошо. Просто отлично. Я надеялся, что они меня задушат. Я заслуживал того, чтобы задохнуться. Но потом комок соскользнул вниз. Волоча ноги и прихрамывая, я вернулся в гостиную. Уайрман смотрел на автоответчик округлившимися глазами.

– Эдгар… мучачо … во имя Бога?..

– Одна из картин.

Я по-прежнему волочил ноги, но теперь набил желудок, и мне хотелось забыться. Хотя бы на время. Не просто хотелось – не мог без этого обойтись. Я сломал черенок… потом пришел Уайрман. А что произошло в промежутке? Я не знал.

Решил, что не хочу знать.

– Одна из картин?..

– Мэри Айр купила картину. Я уверен, из цикла «Девочка и корабль». Она взяла ее с собой. Нам следовало догадаться. Мне следовало догадаться. Уайрман, мне нужно прилечь. Я должен прилечь. Два часа, хорошо? Потом разбуди меня, и мы поедем на южную оконечность.

– Эдгар, ты не можешь… После того, что случилось…

Я остановился, чтобы взглянуть на него. Голова весила сотню фунтов, но мне это удалось.

– Она тоже от меня этого не ожидает, но мы должны поставить точку сегодня. Два часа.

Входная дверь «Розовой громады» открывалась на восток, так что солнечные лучи били ему в лицо, высвечивая столь сильное сострадание, что я едва мог его выносить.

– Хорошо, мучачо. Два часа.

– А пока постарайся держать всех подальше.

Я не знал, услышал ли он меня, потому что говорил, уже повернувшись лицом к спальне и себе под нос. Я упал на кровать, и там была Реба. Хотелось швырнуть ее с размаху в стену, как чуть раньше хотелось швырнуть телефон, но я подтянул куклу к себе, уткнулся лицом в бескостное тело и заплакал. Все еще плакал, когда заснул.

– Просыпайся! – Кто-то тряс меня. – Просыпайся, Эдгар. Если мы хотим это сделать, нам надо пошевеливаться.

– Я бы его не трогал… едва ли он очухается. – Голос принадлежал Джеку.

– Эдгар! – Уайрман шлепнул меня по одной щеке, потом по другой. Не так, чтобы нежно. Яркий свет проник в закрытые глаза, окрашивая мир красным. Я попытался отвернуться от всего этого (знал, что по другую сторону век меня ждет только плохое), но Уайрман мне не позволил. – Мучачо! Просыпайся! Уже десять минут двенадцатого!

Вот это меня проняло. Я сел и посмотрел на него. Он держал перед моим лицом зажженную настольную лампу, и я чувствовал идущий от нее жар. Джек стоял позади Уайрмана. Осознание, что Илзе мертва (моя Илли), пронзило сердце, но я отпихнул эти мысли.

– Двенадцатого! Я же сказал тебе – два часа! А если бы кто-то из родственников Элизабет захотел бы…

– Расслабься, мучачо. Я позвонил в похоронное бюро и сказал, что их нужно держать подальше от Дьюмы, поскольку мы все слегли с краснухой. Болезнь очень заразная. Я также позвонил Дарио и рассказал про твою дочь. Все картины на складе галереи, во всяком случае, пока. Я сомневаюсь, что для тебя это вопрос первостепенной важности, но…

– Разумеется, первостепенной. – Я встал, потер рукой лицо. – Больше Персе никому вреда не причинит.

– Я сожалею, Эдгар, – подал голос Джек. – Примите мои соболезнования. Я понимаю, горю этим не поможешь, но…

– Поможешь, – ответил я, и, возможно, со временем действительно бы помогло. Если бы я продолжал так говорить, если бы старался так думать. Вот этому несчастный случай точно меня научил: единственный способ жить – это жить. Говорить себе: «Я могу это сделать», – даже зная, что не можешь.

Я увидел, что они принесли из «Эль Паласио» мою одежду, но сегодня мне требовались высокие ботинки, которые стояли в стенном шкафу, а не кроссовки, поставленные у изножья кровати. Джек был в высоких ботинках и рубашке с длинным рукавом, то есть оделся правильно.

– Уайрман, ты сваришь кофе? – спросил я.

– А время у нас есть?

– Нам придется выделить для этого время. Мне нужно кое-что сделать, но прежде всего я должен проснуться. Да и вам, парни, возможно, не помешает взбодриться. Джек, помоги мне с ботинками, ладно?

Уайрман ушел на кухню. Джек достал из стенного шкафа ботинки, расслабил шнуровку, а когда я всунул в них ноги, зашнуровал.

– Что тебе известно? – спросил я.

– Больше, чем мне хотелось бы знать. Но я ничего не понимаю. Я говорил с этой женщиной – Мэри Айр? – на вашей выставке. Мне она понравилась .

– Мне тоже.

– Уайрман позвонил вашей жене, пока вы спали. Долго она говорить с ним не стала, поэтому он позвонил какому-то парню, с которым познакомился на вашей выставке… мистеру Боузману?

– Расскажи мне.

– Эдгар, вы уверены…

– Рассказывай.

Фрагментарная, бессвязная версия Пэм уже во многом забылась: подробности заслонил образ волос Илзе, плавающих по поверхности переполненной ванны. Возможно, ничего такого и не было, но образ этот, дьявольски яркий, дьявольски четкий, заслонял собой едва ли не все остальное.

– Мистер Боузман сказал, что полиция не нашла следов взлома, и они думают, что ваша дочь сама открыла дверь, пусть даже произошло это глубокой ночью…