Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Или Мэри нажимала на все кнопки домофона, пока кто-то не впустил ее в подъезд. – Моя ампутированная рука зудела. В глубине. Сонно. Даже мечтательно. – Потом она подошла к квартире Илзе и позвонила в дверь. Предположим, назвалась кем-то еще.

– Эдгар, вы гадаете или…

– Предположим, сказала, что она из певческой группы, именуемой «Колибри», предположим, сказала, что с Карсоном Джонсом произошло несчастье.

– Кто…

– Только она называет его Смайликом, и вот это убеждает мою дочь.

Уайрман вернулся. Как и плавающий в воздухе Эдгар. Находящийся-на-земле-Эдгар видел повседневность залитого флоридским солнцем утра на Дьюма-Ки. Парящий-над-головой-Эдгар видел больше. Не все, но слишком уж многое.

– Что произошло потом, Эдгар? – спросил Уайрман. Очень мягко. – Как по-твоему?

– Предположим, Илзе открывает дверь и, когда она это делает, видит перед собой женщину, которая нацелила на нее пистолет. Откуда-то она знает эту женщину, но в ту ночь она уже пережила страшные мгновения, она дезориентирована, не может понять, где видела ее прежде – память отказала. Может, оно и к лучшему. Мэри приказывает Илзе повернуться к ней спиной, а когда Илзе это делает… когда она это делает… – Я опять заплакал.

– Эдгар, не надо. – Джек и сам был на грани слез. – Это всего лишь догадки.

– Не догадки, – возразил Уайрман. – Пусть говорит.

– Но зачем нам знать…

– Джек… мучачо… мы сами не знаем, что нам нужно знать. Так что пусть говорит.

Я их слышал, но издалека.

– Предположим, Мэри ударила Илзе по затылку, когда та повернулась к ней спиной. – Я вытер слезы. – Предположим, ударила несколько раз, четыре или пять. В кино тебя бьют один раз, и ты отключаешься. В реальной жизни, подозреваю, этого мало.

– Скорее всего, – пробормотал Уайрман, и, разумеется, мои предположения подтвердились. Череп моей If-So-Girl раздробили в трех местах последовательными ударами рукоятки пистолета, и Илзе потеряла много крови.

Мэри тащила ее по полу до ванной комнаты в конце короткого коридора между спальней и закутком, который служил Илли комнатой для занятий. Кровавый след протянулся через гостиную-кухню (где, вероятно, еще стоял запах сожженного рисунка) и коридор. Потом Мэри наполнила ванну водой и утопила мою потерявшую сознание дочь, как котенка. Покончив с этим, вернулась в гостиную, села на диван и выстрелила себе в рот. Пуля вышла через макушку, выплеснув на стену все идеи об искусстве вместе с немалым количеством волос. Произошло это в четыре утра. Внизу жил мужчина, страдающий бессонницей. Он знал, как звучит пистолетный выстрел, и позвонил в полицию.

– Зачем ее было топить? – спросил Уайрман. – Я этого не понимаю.

«Потому что у Персе такая манера», – подумал я.

– Больше мы не будем это обсуждать, – подвел я итог. – Хорошо?

Он сжал мою оставшуюся руку.

– Хорошо, Эдгар.

«А если мы закончим это дело, может, нам уже и не придется», – подумал я.

Но я нарисовал мою дочь. В этом я не сомневался. Я нарисовал ее на берегу.

Мою мертвую дочь. Мою утопленную дочь. Нарисовал на песке, чтобы ее забрали волны.

«Ты захочешь, но нельзя», – сказала Элизабет.

Ох, Элизабет.

Иногда у нас нет выбора.

Мы глотали крепкий кофе в залитой солнцем кухне «Розовой громады», пока пот не выступил на щеках. Я принял три таблетки аспирина, запил все тем же кофе, отправил Джека за двумя «мастерскими» альбомами. И попросил заточить все цветные карандаши, которые он сможет найти наверху.

Уайрман наполнил большой пластиковый пакет продуктами из холодильника: упаковками с нарезанной кружочками морковкой, ломтиками огурца, одной «курицей-астронавтом» Джека, по-прежнему в герметичном «скафандре». Добавил шесть банок пепси и три большие бутылки с водой «Эвиан».

– Удивительно, что ты можешь думать о еде. – В голосе Уайрмана слышался легкий упрек.

– Еда меня нисколько не интересует, – ответил я, – но, возможно, мне придется рисовать. Даже больше, я уверен , что мне придется рисовать. А процесс этот жжет калории с невероятной скоростью.

Вернулся Джек с альбомами и карандашами. Я просмотрел его добычу, отправил назад за ластиками. Подозревал, что мне может понадобиться что-то еще (а разве бывает иначе?), но на тот момент не мог сказать, что именно. Глянул на часы. Без десяти двенадцать.

– Ты сфотографировал разводной мост? – спросил я вновь спустившегося на кухню Джека. – Пожалуйста, скажи «да».

– Да, но я подумал… эта история с краснухой…

– Покажи фотографии.

Джек сунул руку в задний карман и достал несколько полароидных снимков. Перетасовал их и протянул мне четыре, которые я выложил на кухонный стол, как карты в пасьянсе. Схватил один из альбомов и начал быстро перерисовывать фотографию, на которой шестерни и цепи под поднятой половиной моста (маленького, узкого, в одну полосу движения) запечатлелись наиболее четко. Моя правая рука продолжала зудеть, где-то внутри и несильно.

– Краснуха – гениальная находка. – Я рисовал и говорил. – Благодаря ей практически все будут держаться от острова подальше. Но для нас «почти» – недостаточно. Мэри пошла бы к моей дочери, даже если бы ей сказали, что у Илзе – ветряная ос… Твою мать! – Перед глазами все расплылось, и линия ушла в сторону.

– Успокойся, Эдгар, – сказал Уайрман.

Я посмотрел на часы. 11:58. Разводной мост поднимется в полдень. Всегда поднимался. Я моргнул, стряхивая слезы, и продолжил рисовать. Подъемный механизм соскальзывал в этот мир с кончика черного карандаша, и даже теперь, после смерти Илзе, процесс меня зачаровывал: что-то реальное появлялось из ничего, будто выплывало из густого тумана. Почему бы и нет? Оно же все к лучшему. Отвлекает от скорбных мыслей.

– Если она призовет кого-то еще, чтобы напасть на нас, а мост будет выведен из строя, она пошлет их на Дон-Педро-Айленд, где есть пешеходный мост, – заметил Уайрман.

Я ответил, не отвлекаясь от рисунка:

– Может, и нет. Многие не знают о «Солнечной дорожке», и я уверен, что Персе тоже не знает.

– Почему?

– Потому что этот пешеходный мост построили в пятидесятых годах, ты мне сам рассказывал, а она тогда спала.

Он помолчал немного, потом спросил:

– Ты думаешь, над ней можно взять верх, так?

– Да, думаю. Если и не убить, то хотя бы отправить спать.

– Ты знаешь как?

«Найти течь в столе и заделать ее», – чуть не сказал я… но фраза получалась бессмысленной.

– Пока не знаю. В том доме, на южной оконечности острова, должны быть другие рисунки Либбит. Они подскажут нам, где искать Персе, и подскажут мне, что делать.

– Откуда ты знаешь, что есть другие рисунки?

«Потому что они должны там быть», – едва не сорвалось с моих губ, но тут раздался полуденный гудок. В четверти мили от «Розовой громады» начали расходиться половинки моста – единственной ниточки, связывающей северную оконечность Дьюма-Ки с Кейси-Ки. Я сосчитал до двадцати, вставляя «Миссисипи» перед каждым следующим числом, как делал ребенком. Потом стер самую большую шестерню. И когда стирал, возникло ощущение (и в ампутированной руке, и в голове – чуть повыше глаз), будто я занят каким-то ювелирным трудом.