Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Я вернул карандаш в поясную сумку, закрыл ее на молнию.

– Джек? – позвал я ровным, спокойным голосом. Он не открыл глаз, пот по-прежнему блестел на щеках и лбу, но дыхание стало ровнее. – Как ты? Тебе получше?

– Да, – ответил он все еще с закрытыми глазами. – Что вы сделали?

– Раз уж мы тут одни, могу сказать, что это и есть та самая магия. Перебил одно заклинание другим.

Уайрман перегнулся через мое плечо, взял блокнот, всмотрелся в портрет, кивнул.

– Я начинаю верить, что ей следовало оставить тебя в покое, мучачо.

– Ей следовало оставить в покое мою дочь, – ответил я.

Мы простояли еще пять минут, чтобы Джек привык к открывшемуся у него второму дыханию. Наконец он сказал, что можно ехать дальше. Бледность с лица сошла. Я задался вопросом: а столкнулись бы мы с той же проблемой, если бы попытались добраться до южной оконечности по воде?

– Уайрман, ты видел когда-нибудь рыбацкие лодки, стоящие на якоре у южной оконечности Дьюмы?

Он задумался.

– Между прочим, нет. Они обычно держатся ближе к Сан-Педро. Странно, не правда ли?

– Не просто странно – чертовски зловеще, – буркнул Джек. – Как эта дорога.

Дорога окончательно превратилась в тропу. Морской виноград и ветви баньянов противно скреблись о борта медленно продвигающегося вперед «мерседеса». Дорога, вспученная корнями, где-то разбитая до щебенки, где-то в рытвинах, продолжала заворачивать в глубь острова, но теперь еще и начала подниматься.

Мы ползли, оставляя позади милю за милей, листья и ветки лупили по окнам «мерседеса». Я ожидал, что дорога разрушится окончательно, но этого как раз и не произошло, потому что густая листва над головой в какой-то степени защищала твердое покрытие от природных стихий. Баньяны уступили место впечатляющим зарослям бразильского перца, и вот тут мы увидели первое животное: здоровенная рысь застыла на разбитой дороге, зашипела на нас, прижав уши к голове, потом скрылась в кустарнике. Чуть позже с десяток толстых черных гусениц упали на ветровое стекло, лопнули и измазали его своими внутренностями. Дворники и омывающая жидкость не смогли справиться с этой липучей слизью, лобовое стекло превратилось в глаз с катарактой.

Я велел Джеку остановить «мерседес», вылез из машины, нашел в багажнике чистые тряпки. Воспользовался одной, чтобы протереть дворники и стекло, предварительно надев садовую рукавицу (из принесенных Уайрманом), а волосы закрыв бейсболкой. Как выяснилось, гусеницы были самыми что ни на есть обычными: пачкающие, но не сверхъестественные.

– Неплохо, – сказал Джек в приоткрытую водительскую дверцу. – Я открою капот, чтобы мы смогли посмотреть… – Он замолчал, глядя мне за спину.

Я повернулся. Увидел взломанный асфальт, переплетенные лианы, а чуть дальше, в тридцати ярдах от меня, дорогу гуськом пересекали пять лягушек размером со щенка кокер-спаниеля. Первые три – ярко-зеленые, какие, наверное, и не встречаются в природе, четвертая – синяя, пятая – блекло-оранжевая (возможно, была красной, пока не выцвела). Все они улыбались, но в улыбках этих чувствовалась неестественность и усталость. Прыгали они медленно, словно лапки отказывались им служить. Как и рысь, добравшись до кустарника, лягушки исчезли в нем.

– И что это было? – спросил Джек.

– Призраки, – ответил я. – Остатки могучего воображения маленькой девочки. И, судя по их виду, долго они не протянут. – Я вернулся на пассажирское сиденье. – Поехали, Джек. Пока еще можно ехать.

«Мерседес» пополз дальше. Я спросил Уайрмана, который час.

– Начало третьего.

Мы смогли доехать до ворот первого «Гнезда цапли». Я бы никогда не стал на это спорить, но – смогли. Джунгли на последнем участке просто перекрыли дорогу – ветви баньянов и виргинской сосны, со свисающими серыми бородами испанского лишайника, – но Джек взломал эту растительную стену «мерседесом», и мы выехали под чистое небо. Вот здесь природа полностью расправилась с твердым покрытием, так что этот участок дороги превратился в проселок, но «мерседес» справился, пусть его и немилосердно трясло по пути к двум каменным столбам, что стояли выше по склону. Громадная неровная зеленая изгородь, высотой добрых восемнадцать футов и бог знает какой ширины, уходила в обе стороны от столбов и уже начала выбрасывать зеленые щупальца вниз, к джунглям. Сохранились и ворота, ржавые и приоткрытые, но я не думал, что «мерседес» сможет протиснуться в просвет.

Конец дороги у самых ворот охраняли высоченные казуарины. Я огляделся в поисках птиц, летящих лапками вверх, но ни одной не увидел. Не заметил, правда, и таких, кто летел бы, как положено, а вот жужжание насекомых я слышал.

Джек остановился у ворот, сконфуженно посмотрел на меня.

– Наша старушка туда не пролезет.

Мы вышли из автомобиля. Уайрман остановился, чтобы получше разглядеть древние таблички, закрепленные на каменных столбах. На левой была гравировка: «ГНЕЗДО ЦАПЛИ». На правой – «ИСТЛЕЙК», а ниже кто-то нацарапал целую фразу, похоже, острием ножа. Изначально она наверняка была почти незаметна, но с годами царапины заполнил лишайник, так что фраза стала выпуклой: «Abyssus abyssum invocat».

– Представляешь себе, что это означает? – спросил я Уайрмана.

– Представляю. Эти слова часто слышат молодые адвокаты, только-только сдавшие экзамены. Вольный перевод: «Одна ошибка ведет к другой». Дословный: «Бездна бездну призывает» [179]. – Он мрачно посмотрел на меня. – Подозреваю, это итог, который подвел Джон Истлейк, навсегда покидая первое «Гнездо цапли».

Джек протянул руку, собираясь коснуться нацарапанной фразы, но в последний момент передумал.

Это сделал за него Уайрман.

– Вердикт, господа… и вынесен языком закона. Пошли. Закат в девятнадцать пятнадцать, плюс-минус несколько минут, а дневной свет мимолетен. Корзинку для пикника будем нести по очереди. Она чертовски тяжелая.

Но прежде чем куда-то пойти, мы остановились у ворот, чтобы внимательно рассмотреть первый дом Элизабет на Дьюма-Ки. У меня вид этого дома в первую очередь вызвал страх.

Где-то в глубине сознания уже сложился четкий план действий: мы входим в дом, поднимаемся наверх, находим комнату Элизабет, где она спала в те далекие дни, когда все звали ее Либбит. А потом моя ампутированная рука, в узких кругах известная как магический экстрасенсорный компас Эдгара Фримантла, приведет меня к оставленному в доме сундуку (а может, к более неприметному фанерному ящику). Внутри будут рисунки, недостающие рисунки, которые подскажут, где находится Персе, и откроют тайну текущего стола. И все до заката солнца.

И все бы с этим планом было хорошо, да только возникла одна проблема: верхних этажей «Гнезда цапли» больше не существовало. Дом стоял на открытом всем ветрам холме, вот их и снес какой-то давнишний ураган. Первый этаж остался, но стены полностью исчезли под серо-зелеными лианами, которые обвивали даже колонны перед парадным входом. Испанский мох свешивался с карнизов, превратив веранду в пещеру. Вокруг дома кольцом лежали куски оранжевой черепицы – все, что осталось от крыши. Они торчали, словно гигантские зубы, среди моря сорняков, в которое превратилась лужайка. Последние двадцать пять ярдов усыпанной дробленым ракушечником подъездной дорожки захватил фикус-душитель. То же произошло с теннисным кортом и детским домиком. Лианы вскарабкались по стенам похожей на амбар постройки за кортом и цеплялись за уцелевшие кровельные плитки детского домика.