Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Он отталкивает Адриану в сторону, чтобы сразиться с гарпией, которая атаковала его – с гарпией, одна рука которой жжет холодным, безжалостным огнем.

Ади верещит: «Нет, няня, нет, ты причиняешь ему боль!»

Ади бросается к ним, чтобы оторвать Мельду, чтобы хотя бы разделить их, и в тот самый момент Джон Истлейк, стоящий по голень в Заливе, стреляет из гарпунного пистолета. И наконечник с тремя лезвиями вонзается в горло старшей дочери, она застывает, как вкопанная, два дюйма стали торчат под подбородком, а четыре – сзади, чуть ниже основания черепа.

Джон Истлейк кричит: «Ади, нет! Ади, Я НЕ ХОТЕЛ!»

Ади поворачивается на голос отца и даже идет к нему, но это все, что успевает увидеть няня Мельда. Мертвый муж Ади пытается вырваться из ее рук, но она не хочет его отпускать; она хочет положить конец его ужасной полужизни, и, возможно, этим испугать двух девочек-чудовищ, прежде чем они подойдут слишком близко. И она думает (насколько она может думать в такой ситуации), что ей это удастся, потому что она заметила курящийся след ожога на бледной, мокрой щеке этой твари, и понимает, что так воздействует на неумерших утопленников ее браслет.

Ее серебряный браслет.

Тварь тянется к ней, морщинистый рот раззявлен криком то ли страха, то ли ярости. Позади Джон Истлейк снова и снова выкрикивает имя старшей дочери.

Мельда рычит: «Это сделал ты!» – а когда псевдо-Эмери хватает ее, не вырывается.

«Ты, и та сука, которой ты служишь», – могла бы она добавить, но бледные руки твари сжимаются на ее шее, как ранее сжались на шее бедной Ади, и она может только хрипеть. Ее левая рука, однако, свободна – та, что с браслетами, – и рука эта чувствует свое могущество. Мельда замахивается и от души бьет по правой стороне черепа псевдо-Эмери.

Результат удивительный. Череп твари проваливается под ударом, словно короткое пребывание под водой превратило прочную кость в хрупкий леденец. Череп стал хрупким, все так, но остался твердым. Один из осколков вылезает сквозь спутанные волосы, режет ей предплечье, и кровь бежит в кипящий вокруг них прибой.

Две тени проскальзывают мимо нее, одна – слева, вторая – справа.

Ло-Ло кричит: «Папочка!» – вновь обретенным серебряным голоском.

Тесси кричит: «Папочка, помоги нам!»

Псевдо-Эмери пытается отпрянуть от Мельды, машет руками, брызгается, не хочет больше иметь с ней дела. Мельда вонзает большой палец левой руки в его правый глаз, чувствует, как что-то холодное, словно внутренности жабы, раздавленной булыжником, выплескивается наружу. Потом она разворачивается, ее качает, подводное течение пытается вырвать дно у нее из-под ног.

Мельда тянется левой рукой, хватает Ло-Ло за загривок и дергает на себя.

«Ничего у тебя не выйдет!» – хрипит Мельда, Ло-Ло взмахивает руками, издает крик изумления и боли… но такой крик никогда не вырвался бы из груди маленькой девочки, Мельда это знает.

Джон вопит: «Мельда, перестань!»

Он стоит на коленях в воде, у самой границы прибоя, Ади лежит перед ним. С пробитой гарпуном шеей.

«Мельда, оставь моих девочек в покое!»

У нее нет времени слушать его, хотя она успевает подумать о Либбит: почему она до сих пор не утопила фарфоровую статуэтку? Или не сработало? Может, тварь, которую Либбит называет Персе, каким-то образом остановила ее? Мельда знает, что такое очень даже возможно; Либбит могущественная, но при этом всего лишь маленькая девочка.

Нет времени думать об этом. Она тянется к другой неумершей, Тесси, но правая рука – не такая, как левая, серебро не защищает ее. Тесси с рычанием поворачивается и кусает. Мельда чувствует, как руку пробивает боль, но не знает, что ее откушенные пальцы (два полностью и третий – наполовину) теперь плавают в воде рядом с бледным ребенком. В крови слишком много адреналина, чтобы обращать на это внимание.

Над гребнем холма, куда бутлегеры затаскивали поддоны со спиртным, поднимается тонкий серп луны, чуть подсвечивает весь этот кошмар. Мельда видит, как Тесси вновь поворачивается к отцу, как протягивает к нему руки.

«Папочка! Папочка, пожалуйста, помоги нам! Няня Мельда сошла с ума!»

Мельда не думает. Нагибается и хватает Тесси за волосы, которые тысячи раз мыла и заплетала в косички.

Джон Истлейк кричит: «МЕЛЬДА, НЕТ!»

Потом, когда он поднимает гарпунный пистолет и ощупывает песок рядом с мертвой дочерью в поисках второго гарпуна, раздается другой голос. Он доносится из-за спины Мельды, с корабля, который стоит на якоре в caldo.

Голос гремит: «Не следовало тебе связываться со мной».

Мельда, которая по-прежнему держит псевдо-Тесси за волосы (утопленница брыкается, вырывается, но Мельда этого не замечает), неуклюже поворачивается в воде и видит ее, стоящую у борта, в красном плаще. Капюшон отброшен на спину, и Мельда понимает, что Персе – совсем и не женщина, она – другая, она – за пределами человеческого восприятия. В лунном свете лицо у Персе мертвенно-бледное и всезнающее.

Высовываясь из воды, руки скелетов салютуют ей.

Ветер развевает ее волосы-змеи, Мельда видит третий глаз во лбу Персе; видит, что этот глаз видит ее, и вся воля к сопротивлению разом покидает бедную женщину.

Однако в этот самый момент голова суки-богини поворачивается, будто она что-то услышала или кто-то на цыпочках подкрался к ней.

Она кричит: «Что такое?»

А потом: «Нет! Положи это! Положи! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ!»

Но, вероятно, Либбит может (и делает), потому что образ этого существа на корабле начинает дрожать, расплывается… и исчезает, тает в лунном свете. Руки скелетов скрываются под водой, как будто их и не было.

Псевдо-Эмери тоже уходит (исчезает), но близняшки вопят в унисон, от боли и отчаяния, потому что все их бросили.

Мельда кричит Хозяину: «Теперь все будет хорошо!»

Она разворачивает к себе ту, что держит за волосы. Не думает, что утопленница будет докучать живым, точно знает, что какое-то время не будет.

Она кричит: «Либбит это сделала, сделала! Она…»

Джон Истлейк ревет: « НЕ ПРИКАСАЙСЯ К МОЕЙ ДОЧЕРИ, ЧЕРНОМАЗАЯ ДРЯНЬ! »

И второй раз стреляет из гарпунного пистолета.

Вы видите, как гарпун попадает в цель, пробивает грудь няни Мельды? Если да, картина закончена.

Боже… картина закончена.

На картине (не самой последней из законченных в тот день Эдгаром Фримантлом, но ей предшествующей) Джон Истлейк стоит на коленях рядом с телом мертвой дочери, а позади него над горизонтом только-только поднялся лунный серп. Няню Мельду я изобразил по бедра в воде, девочек – по обе стороны от нее. С мокрыми, поднятыми кверху, перекошенными от ужаса и ярости лицами. Древко одного из коротких гарпунов торчит между грудями женщины. Ее руки сомкнулись на нем, а она в изумлении смотрит на мужчину, дочерей которого так старалась уберечь от беды, мужчину, который назвал ее черномазой дрянью, прежде чем убить.