Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Я хочу осмотреть вашу культю, – продолжил он. – Не возражаете?

– Пожалуйста. Только осторожно.

– Не беспокойтесь.

Я сидел, положив левую руку на голое левое бедро, тогда как доктор Хэдлок одной рукой взялся за мое правое плечо, а пальцами второй обхватил культю. Седьмая строчка таблицы для проверки зрения гласила: «БОГСКОЗАЛ». Я задался вопросом, что же такое сказал Бог?»

Откуда-то издалека я ощутил легкое сдавливание.

– Больно?

– Нет.

– Ладно. Вниз, пожалуйста, не смотрите, только прямо перед собой. Вы чувствуете мою руку?

– Не очень. Слабо. Нажатие, – отозвался я. Боль действительно отсутствовала. Почему бы и нет? Рука, которой больше не было, заполучила свое (ручка уже лежала в моем кармане) и снова уснула.

– А теперь, Эдгар? Можно мне называть вас Эдгаром?

– Хоть горшком назовите, только в печку не ставьте. То же самое. Нажатие. Легкое.

– Теперь можете посмотреть.

Я посмотрел. Одна рука доктора лежала на моем плече, но вторая была в стороне. Не касалась культи.

– Ой!

– Ничего особенного. Фантомные ощущения – обычное дело. Я удивлен скоростью заживания. И отсутствием боли. Культю я сжимал достаточно сильно. Это хорошо. – Он вновь охватил рукой культю и поднял вверх.

– Так больно?

Я почувствовал едва заметную тянущую боль.

– Есть немного.

– Если бы не было, я бы встревожился. – Он отпустил культю. – Пожалуйста, смотрите опять перед собой, хорошо?

Я подчинился и увидел, что сверхважная седьмая строка на офтальмологической таблице – «БОТСНОЭАП». Простой набор букв, ничего особенного.

– Сколькими пальцами я прикасаюсь к вам, Эдгар?

– Не знаю. – Вроде бы он совсем ко мне не прикасался.

– Теперь?

– Не знаю.

– А теперь?

– Тремя. – Он почти добрался до ключицы. И у меня возникла мысль (может, и безумная, но не вызывающая сомнений), что я почувствовал бы его пальцы, прикасающиеся к культе, если бы рисовал, как заведенный. Почувствовал бы его пальцы и ниже. В воздухе. И, думаю, он тоже смог бы почувствовать мою руку… после чего этот добрый доктор, вне всякого сомнения, с криком выбежал бы вон.

Он продолжал осмотр – нога, голова. Послушал сердце, заглянул в глаза, сделал еще много всего, принятого у врачей. Когда иссяк, велел мне одеться и пройти в конец коридора.

Там меня ждал уютный, изрядно захламленный кабинет. Хэдлок сидел за столом, откинувшись на спинку стула. На одной стене висели фотографии. Как я догадался, жены, детей и внуков доктора, но не только. На некоторых он пожимал руку Джорджу Бушу-первому и Мори Повичу [142](по мне, интеллектуально равным друг другу), а одна запечатлела его с бодрой и красивой Элизабет Истлейк. Они держали в руках теннисные ракетки. Корт я узнал. Их сфотографировали в «Эль Паласио».

– Полагаю, вам хочется вернуться на Дьюму и прилечь, разгрузить бедро? – спросил Хэдлок. – Уверен, к этому часу оно должно болеть, и готов спорить, оно жутко донимает вас в сырую погоду. Если вам нужен рецепт на перкоцет или викодин…

– Нет, мне хватает аспирина, – ответил я. Сумев отказаться от сильных обезболивающих, я не собирался к ним возвращаться, болело бедро или нет.

– Просто удивительно, что вы сумели восстановиться до такой степени. Думаю, мне нет нужды говорить, как вам повезло. Вы могли до конца жизни просидеть в инвалидном кресле и скорее всего дули бы в соломинку, чтобы привести его в движение.

– Мне повезло в том, что я вообще остался жив, – уточнил я. – Если я правильно понимаю, ничего ужасного вы не нашли.

– У меня еще нет анализов крови и мочи, но пока могу сказать, что вы в полном порядке. Я могу назначить вам рентген правой стороны тела и головы, если вас тревожат какие-то симптомы, но…

– Меня ничего не тревожит. – Кое-что меня все-таки тревожило, но эти симптомы рентген бы не выявил. Как и причины, их вызывающие.

Хэдлок кивнул.

– Я так тщательно осматривал вашу культю, потому что вы не пользуетесь протезом. Подумал, может, у вас повышенная чувствительность. Или воспален шов. Но все хорошо.

– Я просто еще не созрел для протеза.

– Вот и отлично. Даже лучше, чем отлично. Учитывая, какие у вас успехи. Как говорится, не чини то, что не сломано. Ваши картины… они потрясающие. С нетерпением жду выставки в «Скотто». Я возьму с собой жену. Она уже в предвкушении.

– Это здорово. Спасибо вам. – Прозвучало банально даже для моих ушей, но я еще не знал, как реагировать на такие комплименты.

– И так уж вышло, что именно вы платите за пребывание в «Салмон-Пойнт». Грустно и смешно. Долгие годы – вы должны это знать – Элизабет приберегала этот дом для художников. Потом заболела и позволила сдавать, как и любой другой, хотя настояла на минимальном сроке аренды в три месяца. Больше – пожалуйста. Не хотела, чтобы в этом доме устраивали вечеринки весенние туристы. Доме, в котором жили легендарные Сальвадор Дали и Джеймс Бама [143].

– Не могу поставить ей это в вину. Место особенное.

– Да, но мало кто из знаменитых художников создал там что-то выдающееся. А потом появляется скромный, обычный арендатор, строитель из Миннесоты, восстанавливающийся после несчастного случая, и… Элизабет, должно быть, очень довольна.

– Как говорят в строительном бизнесе, это вы хватили через край, мистер Хэдлок.

– Джин, – поправил он меня. – И люди, которые слушали вашу лекцию, так не думают. Вы выступили прекрасно. Я только сожалею, что Элизабет при этом не присутствовала. Она бы гордилась собой.

– Может, ей удастся приехать на открытие выставки?

Джин Хэдлок покачал головой, очень медленно.

– Я в этом сомневаюсь. Она боролась с Альцгеймером изо всех сил, но наступает момент, когда болезнь просто берет верх. Не потому что пациент слаб, просто таково его физическое состояние. Это как рассеянный склероз. Или рак. Едва проявляются первые симптомы – обычно это потеря краткосрочной памяти, – часы начинают отсчет. Похоже, время Элизабет на исходе, о чем я очень сожалею. И я понимаю, как и большинство ваших слушателей, что вся эта суета вам не по нутру…

– Будьте уверены.

– …но если бы Элизабет попала на выставку, она бы так радовалась за вас! Я знаю ее большую часть своей жизни и могу сказать, что она взяла бы под контроль все, включая развешивание картин.

– Хотелось бы мне встретиться с ней в те годы.

– Удивительная женщина. Ей было сорок пять, а мне двадцать, когда мы выиграли микст на любительском теннисном турнире в клубе «Колония» на Лонгбоут-Ки. Я как раз приехал на каникулы из колледжа. Кубок все еще у меня. Думаю, и она где-нибудь хранит свой.

Его слова напомнили мне фразу: «Вы ее найдете, я уверена». Но прежде чем я успел подумать, откуда она взялась, в голову пришла другая мысль. Связанная с тем, о чем шла речь сегодня.