Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Доктор Хэдлок… Джин… Элизабет писала красками? Или рисовала карандашом?

– Элизабет? Никогда, – и он улыбнулся.

– Вы в этом так уверены.

– Это точно. Я спросил ее однажды и хорошо помню тот случай. В город с лекцией приехал Норман Рокуэлл. Он не остановился в вашем доме, предпочел «Ритц». Норман Рокуэлл – трубка и все такое! – Джин Хэдлок покачал головой, теперь он широко улыбался. – Господи, какой поднялся шум, какие были крики, когда Художественный совет объявил о приезде мистера «Сэтедэй ивнинг пост» [144]. Идея принадлежала Элизабет, и ей нравился весь этот ажиотаж. Говорили, что желающих послушать лекцию хватит, чтобы заполнить стадион Гриффина на Бен-Хилл… – Он заметил недоумение на моем лице. – Флоридский университет. Болото, откуда живыми выползают только «Аллигаторы».

– Если вы говорите о футболе, то мой интерес начинается «Викингами» и заканчивается «Упаковщиками» [145].

– Дело в том, что я спросил Элизабет о ее способностях как художника по ходу всей этой шумихи. И нужно сказать, на Рокуэлла народ пришел, причем не в аудиторию Гелдбарта, а в Городской центр. Элизабет рассмеялась и ответила, что она едва сможет нарисовать человечка из палочек и кружочков. Она еще воспользовалась спортивной метафорой, вот почему я, вероятно, подумал об «Аллигаторах». Сказала, что она такая же, как и многие богатые выпускники колледжа, только ее интересует живопись, а не футбол. Она сказала: «Если не можешь быть спортсменом, дорогой, тогда поддерживай спорт. И если не можешь быть художником, корми их, заботься о них, обеспечь место, где они могли бы укрыться от дождя». Но талант к живописи? Нет, нет и нет.

Я хотел рассказать ему об Эгги Уинтерборн, подруге Мэри Айр. Потом прикоснулся к красной ручке в моем кармане и решил, что не стоит. Решил, что хочу совсем другого: вернуться на Дьюма-Ки и рисовать. Картина «Девочка и корабль № 8» была самой грандиозной и смелой из всего цикла, самой большой и самой сложной, и я ее уже практически закончил.

Я встал и протянул руку.

– Спасибо вам за все.

– Пустяки. Если вы передумаете, и вам потребуются болеутоляющие посильнее…

Разводной мост на Дьюма-Ки подняли, чтобы пропустить в сторону Залива дорогую игрушку какого-то богача. Сидя за рулем «малибу», Джек восхищенно смотрел на девушку в зеленом бикини, которая загорала на палубе. Радиоприемник был настроен на волну «Кости». Закончилось рекламное объявление салона, торгующего мотоциклами (на «Кости» обычно рекламировали продажу мотоциклов и услуги по ипотеке), группа «Who» заиграла «Magic Bus». Культя зачесалась, начала зудеть. Зуд медленно усиливался и распространялся вниз. Я чуть прибавил звука. Потом сунул руку в карман и достал ручку. Не синюю, не черную; она была красной. Повертел ее в лучах заходящего солнца. Открыл крышку бардачка, порылся внутри.

– Помочь что-то найти, босс?

– Нет. Поглядывай вон на ту крошку. Я справлюсь сам.

Я вытащил купон на бесплатный «Чекерс НАСКАР бургер» («Ты должен есть!» – гласила надпись на купоне). Перевернул. На обратной стороне текста не было. Я работал быстро, не думая. Закончил еще по ходу песни. Под маленькой картинкой написал пять печатных букв. Сама картинка напоминала те завитушки, которые я рисовал в другой жизни, разговаривая (обычно с каким-нибудь кретином) по телефону. Пять букв: «ПЕРСЕ»– название моего загадочного корабля. Только я не был уверен, как именно нужно произносить это слово. Я бы поставил ударение на втором слоге, но тогда слово звучало бы почти как «Персей», а я считал, что следовало ограничиться «персе».

– Что это? – спросил Джек, глянув на рисунок, а потом сам же и ответил: – Маленькая красная корзина для пикника. Симпатично. А почему Персей?

– Надо говорить – персе.

– Как скажете, босс.

Шлагбаум у въезда на мост поднялся, и Джек покатил на Дьюма-Ки.

Я смотрел на маленькую красную корзину для пикника (только думал, что ее следует называть плетенкой, раз уж изготовили ее из сплетенных ивовых прутьев) и гадал, почему она кажется мне такой знакомой. Потом до меня дошло, что знакома мне не сама корзина, а фраза о ней. В ту ночь, когда я привез Уайрмана из Мемориальной больницы Сарасоты, Элизабет сказала: «Поищите корзинку для пикника няни Такой-то ». Это было в последний вечер, когда я видел Элизабет в compos mentis [146], теперь я это осознавал. «Она на чердаке. Она красная». И: «Вы ее найдете, я уверена». И: «Они внутри». Только когда я спросил, о чем она говорит, она мне ответить уже не смогла. Здравый ум ее покинул.

«Она на чердаке. Она красная».

– Само собой, – сказал я. – Все у нас красное.

– Что, Эдгар?

– Ничего. – Я смотрел на украденную ручку. – Просто размышляю вслух.

Картину «Девочка и корабль № 8» (последнюю из цикла, я в этом практически не сомневался) я закончил, но все-таки стоял перед ней, разглядывая в лучах заходящего солнца. Рубашку я снял. «Кость» транслировала «Copperhead Road». Над этой картиной я работал дольше, чем над любой другой (начал осознавать, что в ней слились все предыдущие), и она нервировала. Поэтому всякий раз, прервав работу, я занавешивал картину простыней. Теперь, окидывая ее, как я надеялся, беспристрастным взглядом, я осознал: нервировала – не то слово; эта картина просто ужасала. Ты словно всматривался в обезумевший разум.

И, возможно, я ее еще не доделал. Конечно, на ней нашлось бы место для красной корзинки для пикника. Я мог повесить ее на бушприт «Персе». Действительно. Почему бы нет? На этой чертовой картине хватало фигур и вещей. Всегда нашлось бы место еще для одной.

Я протянул кисть, окунул ее в краску (подошла бы и кровь), и тут зазвонил телефон. Я мог бы не реагировать (не отреагировал бы, если б находился в рисовальном трансе), но решил, что это не тот случай. Корзина для пикника была лишь мелким нюансом, одним из многих. Поэтому я положил кисть и взял трубку. Звонил Уайрман, очень взволнованный.

– Сегодня она пришла в себя, Эдгар! После полудня! Возможно, это ничего не значит, я пытаюсь не тешить себя ложными надеждами, но раньше такое уже случалось: сначала один ясный период, потом второй, третий, они сливаются, и она становится сама собой, хотя бы на время.

– Она знает, кто она? Где находится?

– Сейчас нет, но полчаса назад, где-то в половине шестого, знала и кто она, и кто я. Послушай, мучачо… она сама прикурила свою чертову сигарету!

– Я обязательно сообщу об этом министру здравоохранения США, – ответил я, но подумал, что в половине шестого мы с Джеком как раз стояли у разведенного моста. Примерно в то время, когда я почувствовал необходимость рисовать.

– Кроме сигареты ей чего-то хотелось?

– Она попросила поесть. А перед этим – подкатить ее к Фарфоровой деревне. Хотела заняться статуэтками, Эдгар! Ты помнишь, когда такое случалось в последний раз?