Джонатан Кэрролл - Замужем за облаком. Полное собрание рассказов

Как такое возможно, если учесть, что этот человек по долгу службы ежедневно сбрасывал бомбы на жизнь других людей и лицезрел губительные последствия взрывов? Неужели за многие годы столь жуткой работы он никогда не испытывал сострадания, волнения или, наконец, усталости от всего этого? Да была ли у него душа?

Сам Аояги частенько проливал слезы. По вечерам он брел домой из бара, кинотеатра или с парковой скамейки и по приходе плакал, сидя в одиночестве. Когда-то у него были жена, собака и кот. Но это осталось в прошлом. Да и в ту пору никому из домочадцев не было дела до того, каким образом он зарабатывает на жизнь, лишь бы регулярно приносил домой получку. В конце концов жена его бросила, собака умерла, а кот не вернулся из очередного мартовского загула. Впрочем, он по ним не тосковал. Годы работы подавили в нем почти все чувства. Что сохранилось, так это тяга к чтению, интерес (чисто визуальный) к рослым блондинкам и надежда на то, что остаток жизни после выхода на пенсию через одиннадцать лет – не важно, сколь долгим будет этот остаток, – окажется лучше, чем его нынешняя жизнь. При всем том душа его продолжала нести тяжкий груз сострадания тем, кто приходил в контору с надеждой на спасение, на маленькое чудо или хотя бы на возвращение к родным пенатам. Странное дело, иногда он, оплакивая обреченных клиентов, чувствовал, что сам в них нуждается. Каждый приходивший в офис как-никак был оптимистом, каждый верил и надеялся, что спасение еще возможно. Аояги нуждался в периодическом общении с ними потому, что сам уже давно и навсегда утратил это чудесное качество. Он расстался с надеждой много лет назад – когда понял, что не сможет покинуть эту работу. Для такого шага ему не хватало сил и решимости, тогда как его мужество постоянно пребывало на грани обморока, а кругозор простирался не далее чем на дюйм от кончика его носа.

– Дайте же мне посмотреть, что там в папке.

Голос юнца прервал безрадостные раздумья Аояги. Юнец протянул руку ладонью вверх, ожидая, когда ему наконец вручат голубую папку. Кропик обращался к Кропику. Мильтон, передай папку Мильтону!

Единственными признаками того, что старик готовится осуществить передачу, были напрягшаяся спина и церемонная манера, с какой он соединил ладони. Затем он прочистил горло. Напыщенный старый осел! Да снабди ты парнишку гибельным знанием, а сам поспеши в укрытие. Именно так всегда хотелось поступить Аояги, однако это было запрещено правилами.

– Вот, получите.

Юнец взял папку и раскрыл ее. По опыту Аояги знал, что должно пройти около десяти секунд, прежде чем на клиента рухнет чудовищный вес первого воспоминания и появятся признаки эмоционального надлома.

– Как сегодня твой ланч?

Чертов Кропик! Нашел время задавать такие вопросы! И он совершенно спокоен. Холодный, бессердечный ублюдок!

– Недурно, – отрывисто буркнул Аояги, не глядя на коллегу и резкостью тона давая понять, что не намерен сейчас развивать эту тему.

– Больше не налегаешь на мясные рулеты?

Еда? Мясные рулеты? Как может Кропик болтать о таких вещах, зная, что парнишка вот-вот рассыплется на атомы? Троглодит. Нелепое старомодное словечко – но именно оно пришло на ум Аояги в данной ситуации. Да осталось ли в этом типе хоть что-нибудь человеческое? Если и осталось, то лишь на уровне троглодита.

Аояги с отвращением взглянул на Кропика и в этот самый миг упустил главное. Пока коллеги смотрели друг на друга, юнец пробежал глазами первую страницу из врученной ему папки. Выражение его лица нисколько не изменилось – даже когда он достиг последней строки. Если бы это заметил кто-то из сотрудников, он бы наверняка покачнулся, как от удара в челюсть. Однако оба они увлеклись поединком взглядов, причем лица их выражали один и тот же набор чувств: неприязнь, раздражение и презрение, насквозь пропитавшие обоих за десятилетия, проведенные ими в этих стенах.

– Что за галиматья? – громко произнес юнец, размахивая листом бумаги. – Я вообще без понятия обо всем, что тут написано!

В голосе его звучали вопрос и упрек одновременно.

Теперь оба бюрократа уставились на него, потрясенные как никогда за все время их работы в офисе. Неужели Кропик допустил ошибку? Вытянул неверную папку? Невероятно! Да еще и в случае со своим полным тезкой! Когда миновал первый шок, Аояги едва удержался от ликующего возгласа. Вот уж промах так промах! Начальство узнает об этом еще до конца дня, и тогда задница Кропика почернеет и задымится, как подгоревший тост.

А юнец, словно стараясь подчеркнуть грубость допущенной ошибки, заявил обиженным тоном:

– Я не знаю никого по имени Андреа Хэрмон. И я никогда не бывал в Крейнс-Вью, штат Нью-Йорк. Это что, шутка такая? А как же насчет моей мамы? Вы говорили, что я смогу ее вспомнить!

Юнец смотрел на Аояги, а тот на юнца, и оба упустили из виду внезапную перемену в лице Кропика, когда тот услышал женское имя и название городка. Он широко открыл рот и тут же его захлопнул, словно собирался что-то проглотить, но передумал. Не сумев издать ни звука, он сделал то, чего никогда ранее не делал, не должен был и не смог бы сделать в любой другой ситуации: протянул руку через стол и выхватил листок у клиента. Буквально вырвал из пальцев.

Аояги оторопел. Юнец поднялся со стула и гневно ткнул пальцем в направлении Кропика:

– Да что за херовина тут творится?!

Аояги шагнул вперед и положил руку на плечо парнишки в попытке его успокоить. Он не знал, что делать дальше. Происходило что-то очень важное и таинственное, но уяснить суть происходящего он не мог. И он, конечно же, не мог ожидать подобной выходки от коллеги, всегда скучно-однообразного и предсказуемого в своих действиях, как столетняя галапагосская черепаха.

Старый Кропик проигнорировал их обоих, сосредоточив все внимание на листке из папки. Через несколько секунд его нижняя челюсть начала двигаться – на сей раз быстро, как у жующего хомячка.

Юнец заметил это первым и со смешком прокомментировал:

– Похоже, ваш приятель шизанулся!

Не отрывая взгляда от страницы, Кропик крепко хлопнул себя ладонью по лбу и затем начал яростно тереть ушибленное место. Что это было – нервный срыв? Или умопомешательство?

– Андреа! – вдруг воскликнул он. – Ты должна была мне сказать! Если бы я только…

Голос его угас, и подбородок вновь начал совершать подобие жевательных движений.

– Эй, а где же моя папка? – сердито спросил юнец. – И с чего это он так офонарел?

Как следовало поступить Аояги? Юный Кропик был клиентом, старый Кропик был его коллегой. В сущности, ему было наплевать на обоих, но спасительный выход подсказала ему трусость. Просто трусость, и ничего более. Кропик скоро отойдет от дел – быть может, даже сегодня, судя по развитию событий. А если клиент не будет обслужен, неприятности ждут уже самого Аояги. Так или иначе, об этом станет известно, и его вызовут на ковер к начальству. Да и с Кропиком все было не так уж плохо – он казался совершенно потерявшим голову, но это не походило на какой-то опасный для жизни приступ.