Array Антология - Смертельно опасны

– Серьезно? – Моя сестра скептически приподняла бровь. – И когда же? После того как ты задумалась о юридических последствиях того, что я случайно верну маму к жизни?

– Я никогда ни с кем не делала СЛР – я даже не знаю, как это делается, – поэтому до меня не сразу дошла реальность факта, что мама может… ты понимаешь. Умереть. – Я едва не поперхнулась, произнося это слово.

Моя сестра с шумом выдохнула, глядя через лобовое стекло куда-то вдаль. И потом сказала:

– Если тебе от этого станет легче – в ближайшее время маме сердечный приступ не грозит. Сердце у нее в хорошем состоянии. Честно говоря, я больше волнуюсь о том, что она упадет, о ее приступах головокружения. К счастью, она уже не отказывается от кресла-каталки с таким упрямством, как прежде, так что и здесь беспокойства стало меньше. Но если ты хочешь по-прежнему приходить каждый день, я не стану тебя отговаривать, – добавила она с внезапной улыбкой. – Потому что это, похоже, действительно помогает ей пребывать в ясном уме.

– А как же «закат»?

– Об этом и речь! – Улыбка Глории стала еще более сияющей. – Бывают дни, когда я вообще не могу заметить этого.

– Новое лекарство? – спросила я.

– Нет, то же самое, в тех же дозах. Некоторые из пациентов получают гораздо больше и не чувствуют себя настолько хорошо.

– Может быть, потому, что она стала лучше питаться? – сказала я.

Глория пожала плечами:

– Это, конечно, не вредит. Ну что, пойдем в здание, или ты хочешь сидеть здесь и, как говорит мама, когда думает, что ее никто не слышит, целый день дуться как жопа?

Она была права. Маме стало лучше. Но доктор Ли предупреждала меня, что такие периоды почти выздоровления, когда пациенты словно стряхивают туман, которым прежде были окутаны, вовсе не признаки реального улучшения, а проявления самой болезни – одна из особенно жестоких сторон слабоумия.

Но это не сделало маму менее здравомыслящей. Она снова начала талдычить мне об отпуске и, услышав мой отказ, время от времени впадала в такую ярость, что я вынуждена была отходить от нее, чтобы она могла успокоиться.

– Если хотите знать правду, – сказала Лили Романо, выходя со мной из здания после полудня, – она, похоже, боится ваших ежедневных визитов. Она думает, что, может быть, умирает, а врач не хочет ей об этом говорить.

– Серьезно? – Я была в шоке. – Мне и в голову такое не приходило. Глория ничего не говорила об этом.

Лили Романо пожала плечами:

– Она не знает. Пациенты не всё и не всегда говорят своим родным. Иногда им легче довериться кому-то, кто не настолько близок, особенно когда…

– Когда?.. – после короткой паузы попыталась я вернуться к теме разговора.

Она вздрогнула:

– Когда речь заходит о чем-то, что их семья, как им кажется, воспримет как глупость или паранойю.

Или когда семья не принимает их всерьез , – подумала я, тоже вздрогнув.

– И часто моя мать доверяется вам? – Вопрос явно заставил ее почувствовать неловкость, и поэтому я быстро продолжила: – Забудьте о том, что я спросила, это не важно. Как ваша головная боль?

На какой-то момент она была озадачена.

– О, да, прекрасно, у меня уже давно ее не случалось.

Я могла бы упомянуть о найденной мной в подошве кроссовки таблетке, просто на удачу, но мы как раз подходили к выходу, и она всем своим видом демонстрировала, что ей-пора-возвращаться-к‑работе. Я сделала ментальную пометку: позднее поговорить с Глорией о возможных тревогах мамы. Но день оказался занятым; Глорию подбросила домой одна из сиделок, так что мне пришлось ехать за продуктами, и где-то между гастрономическим отделом и вечным выбором между пластиковым и бумажным пакетами утомление выдуло все ментальные пометки, прилепленные мной на дверцу моего ментального холодильника.

Только гораздо позднее, ночью другого дня, после нескольких часов за компьютером, воспоминание об этом вернулось ко мне. Моя рабочая этика убеждала меня, что это может обождать, а мой внутренний канительщик настаивал, что это прекрасная возможность. С последним я согласилась.

Я открыла дверь и увидела, что у порога стоит Глория с поднятой рукой, готовая постучать.

– Извини, я знаю, что тебе нельзя мешать…

– Все в порядке, – сказала я. – Думаю, на сегодня с меня достаточно. В чем дело?

– У меня дилемма, – сказала она с озабоченным лицом, – и мне нужен совет.

– Я принесу «Шираз», а ты уступишь мне место на диване.

– Ты решишь, что это глупость, – сказала она, пока я наливала вино в ее бокал.

– С этим делом сейчас эпидемия. Не бери в голову, – добавила я, заметив ее озадаченный взгляд. – Просто рассказывай. Мы решим, глупость это или нет, позднее.

Она колебалась, неуверенно поглядывая на меня. Потом сделала глубокий вдох:

– О’кей. В Брайтсайде есть определенные вещи – то есть определенные правила, которым должны подчиняться все, в любой ситуации, под угрозой увольнения. Даже медсестры. Даже уборщики. Даже садовники.

Я кивнула.

– Железные правила, и если ты видишь, что их нарушили, – она скривилась, произнося последнее слово, – то должна сообщить об этом. Но это, типа, – она закатила глаза, – кому охота быть стукачом? Я в том смысле, что если бы я увидела, как кто-то причиняет боль пациенту, то орала бы во всю глотку. Но…

– Ты что-то видела? – мягко спросила я.

Она кивнула:

– Это одно из таких дел, которые, если ты осторожна, сходят тебе с рук. Наверное, каждый проделывал подобное хотя бы раз, но за это увольняют с ходу, даже если ничего плохого не случилось.

Я покачала головой:

– И что же это за невероятно дурной поступок?

– Иметь при себе неутвержденные регламентом лекарства во время твоей смены. – Она нахмурилась. – Я думала, что говорила тебе об этом. Нам нельзя носить даже аспирин в кармане.

– Почему нельзя? – спросила я.

– Потому что это опасно для обитателей пансионата.

– Только если они заберутся тебе в карман, – сказала я с легким смешком.

– Никого не волнует. – Глория мотнула головой. – Тотальный запрет. Единственный способ быть абсолютно уверенным, что пациент не примет то, что не должен принимать, сделать так, чтобы при нас вообще ничего не было.

– Это жестче, чем в больнице, разве нет? – сказала я, размышляя вслух.

– Понятия не имею. Да оно и не важно – это их правила.

– Так что ты увидела кого-то… – Я оборвала фразу, уже зная, кто это мог быть.

– Лили Романо, – сказала она со скорбным вздохом. – Поймала на горячем. Я даже не могла сделать вид, что ничего не видела. Она обходила палаты с кувшинами с водой…

Я подняла руку.

– Я была там, сестренка.

– О чем ты говоришь? – спросила она, снова включая режим сомнения и готовясь мгновенно рассердиться.

– Я тоже прихватила Лили Романо с таблетками, – сказала я печально. Я вкратце рассказала сестре о той встрече в маминой комнате, добавив: – Я не помню, говорила ли ты мне об этом правиле «никаких лекарств»? Если и говорила, то в тот день я забыла об этом.