Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

– Что я должен делать?

– Рассказывайте ему что-нибудь, – сказал Блеймир. – Обо всем, что видите на фотографиях… там на них много, много историй. В конце концов, разве не этого все мы хотим, разве не в этом нуждаемся? В рассказах и историях.

Чарльз наклонился над фигуркой на столе.

– Привет, Том! – Имя правильно легло на язык, как попкорн в кинотеатре. (Они с Труди водили когда-то этого мальчика в кино? Чарльз вообразил, что это было, что они делали это, много раз.) Он порылся в фотографиях, одну за другой выложил их перед лицом мальчика. Но у мальчика закрыты глаза… так ли? В самом ли деле закрыты? Чарльз был уверен, что заметил щелочку, похожую на полоску света под дверью. И тут, как раз собравшись перевернуть еще один снимок, он замер… на фотографии был мальчик, тот самый мальчик, что лежал сейчас перед ним, и он обнимал Чальза за ноги так крепко, как только сын может обнимать за ноги своего отца. – Это ты… – начал он хрипло.

Том, его зовут Том , – сообщил голосок внутри.

– Ты стоял рядом со мной. Ты был огорчен, – сказал Чарльз. Он сказал так, потому что помнил это. – Я помню… я это помню ! – крикнул он и впился глазами в фотографию. Он не представлял, кто мог их снимать, потому что Труди тоже стояла в кадре, с огорченным видом.

Труди подняла на него глаза и…

– Хомяк, – сказал Чарльз, как будто напоминал ей про что-то само собой разумеющееся. Но Труди…

Ахххххум!

… безучастно смотрела на снимок.

– Том, – прошептал Чарльз и погладил лоб сына, наклонившись к нему как можно ближе. И он напомнил мальчику, как у них в гостях были Рэй и Джин, как Том хотел показать хомяка двум их дочкам, Ребекке и Лоре. Но был так возбужден и так торопился, поднимая деревянную дверцу клетки, что…

Чарльз помотал головой.

– Я никогда этого не делал, – проговорил он. – Никогда не… я никогда не мастерил клетку для хомяка.

– Расскажи до конца, – прошептала Труди. – Смотри.

Она показала на…

Ахххххум!

… мальчика – тот облекался плотью. В этом не могло быть никаких сомнений. И краска медленно возвращалась на его щеки.

– … в общем, ты уронил дверцу и придавил хомяка.

– Толстик, – вмешалась Труди, – Его звали Толстик… твоего хомяка.

Пораженный Чарльз воззрился на жену.

Ахххххум!

Повернув голову, он увидел, что одно из пугал размахивает лопаткой, обнаруженной в ведерке для угля у черного хода. Лопатка ударила двух троллей, и они расцепились, нарушив Цепь Артемиды, – и лучше всего было то, что они находились довольно близко к началу цепи, поэтому все тролли, стоявшие дальше, тут же разлетелись снопами искр.

Труди погладила мальчика пальцем по щеке. Ей показалось, или там была слезинка?

И разве не стало лицо мальчика мягче на ощупь?

– Продолжай, – сказала она.

На следующем фото мальчик сидел у Чарльза на коленях.

– Боже! – выдохнул Чарльз.

– Что такое?

Ахххххум!

Он начал цитировать по памяти: «Начнем с того, что стоял октябрь, месяц, особенный для мальчишек…» [27]

У них за спиной Блеймир ухватил тролля за голову и, крякнув, крутанул ее так, что раздался громкий треск. Продолжая слушать и глядя, как тролль рассыпается зеленым фонтаном искр, Труди подумала, что если у боксеров и борцов уши бывают похожи на цветную капусту, то у этих тварей целые физиономии, как цветная капуста.

Вокруг них вели бой Блеймир и пугала, размахивая предметами, найденными в коробках и ящике для кухонной утвари.

– «Июнь…» – говорил Чарльз, между тем как на стол упал тролль с искривленной от боли пастью и тут же исчез, превратившись в алое облачко пузырьков газа. – «Тут уж всякому ясно…» – продолжал он.

Веки дрогнули.

Ахххххум!

– «Июнь лучше всех: двери школы распахиваются настежь, и до сентября не меньше миллиона лет».

Труди схватил мужа за руку и сжала.

– Он вспоминает , Чарли.

Ахххххум!

На этот раз боевой клич прозвучал намного слабее.

Потом Ахххххум! раздался снова и Ахххххум! снова. С каждым разом все тише.

Блеймир и пугала швырялись в троллей стульями, ломая им шеи и выбивая из Цепи Артемиды. Наконец, хотя звук кличей еще слышался в кухне, но доноситься сюда стал совсем издалека, из прихожей.

Блеймир начал озираться во внезапном приступе паники.

– Ринтаннен!

В ответ раздался стон, и Блеймир кинулся к двери, распахивая ее на бегу.

– Ринтаннен!

– «И они пошли», – говорил Чарльз и гладил мальчика по руке.

Снаружи в коридоре – на удивление длинном коридоре, заметила Труди – на полу лежало одно из пугал. Ноги и руки были выдернуты из тела троллями, которым еще удавалось орудовать одной лапой, тем временем как сотоварищи держались за их шеи и головы. Пугало снова застонало и хотело было шевельнуть рукой, но не смогло. Тролли сцепились лапами, и раньше, чем Блеймир добежал до Ринтаннена, тварям удалось дотянуться и отделить голову пугала от тела. Один тролль оторвал пуговичные глаза и швырнул их о стену. Блеймир бросился вперед, воткнул два пальца в глазницы троллю и дернул. Тварь взвыла и, поскольку связь с остальными была нарушена, взорвалась. Второго тролля постигла та же участь, спустя мгновение он тоже бесследно исчез.

– «Но куда бы они ни пришли, – упорно продолжал рассказывать Чарльз, – и что бы ни случилось с ними по дороге…»

Блеймир поднял изуродованную голову пугала и поднес к лицу. Труди не было слышно, что он ей говорил.

– «Здесь, в Зачарованном Месте на вершине холма в Лесу, маленький мальчик будет всегда…»

– «… всегда играть со своим медвежонком» [28], – договорил Том последнюю фразу и закончил историю. – Привет, пап.

Блеймиру казалось, что сама земля, по которой они шли, устремляется ему навстречу, так что расстояние сокращалось вдвое быстрее, чем можно было ожидать.

Впереди перед ним простирался лес, казавшийся бесконечным.

Позади вид был точно таким же.

И по обе стороны он тоже ничем не отличался.

В этом пейзаже только одно пятнышко выглядело иначе, очень далекое пятнышко, но он знал, что это значит. Блеймир поднес к глазам бинокль, который дала ему Труди Кавана.

– Я верну , – пообещал он. И ушел. – Это там, – сказал он. Пугала промолчали, но хотя бы оказали ему любезность и посмотрели в том направлении, куда он вытянул руку.

Блеймир не представлял себе, как устроены эти существа и так ли они воспринимают мир, как люди. Ни разу он не замечал у них проявлений страха или волнения… зато верности и честности сколько угодно. Он отогнал непрошеное воспоминание о Ринтаннене с оторванной головой и руками, безжалостно отломанными от тряпичного тела.

– Идем! – Он снова пошел, а пугала вперевалку тронулись следом.