Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

– Давно живу я на свете и стал стар, как гора Вестервальд, но отродясь не видал, чтоб кто-то воду в скорлупе кипятил.

Тут он стал хохотать, и тотчас появилось откуда ни возьмись множество маленьких домовых, они принесли назад настоящего ребенка, посадили его на печку, а оборотня унесли с собой.

Солнце уже клонилось к закату, когда я, неторопливо шевеля ластами, доплыл до мелководья, бросил перед собой ружье для подводной охоты, и оно спокойно опустилось на песчаное дно в тихой воде, не более шести дюймов глубиной. Потом я перевернулся и сел лицом к морю. Сняв маску, загубник и ласты, я побросал все назад, на желтый песок у самой кромки воды. Я нисколько не боялся, что вещи унесет приливом или волной, ведь Средиземное море недаром зовется «бесприливным», не приходилось опасаться и больших волн в такой безветренный и ясный вечер, когда поверхность моря чуть морщила лишь легкая рябь – только что оставленный мной же след, нагнавший меня и лизнувший берег.

Когда я подплыл сюда примерно сорок пять минут назад, по берегу бегали люди – группа англичан, приехавших на выходные, – они как раз собирались в двухмильное обратное путешествие в многолюдный пансионат на выступающем мысу, который был не виден и не слышен из этого отгороженного скалами залива. Это скрытое от любопытных глаз местечко (залив? а может, бухта?) было совсем невелико, не больше ста ярдов из конца в конец, просто промоина, оставленная океаном в желтых утесах. Мягчайший песок и уединенность, а точнее, полное безлюдье, кристально-чистая вода, подводные скалы, образовавшие что-то вроде неглубоких рифов, огораживали бухту в шестидесяти футах от берега – в общем, всю картину в целом можно было описать одним слово: идиллия. Неудивительно, что художники так любят писать греческие острова, с их восхитительным освещением и выразительными ландшафтами, то пышными, то сдержанными, то выжженными подчистую. И снова, как в первый раз, я, осторожно спускаясь по грубо вытесанным из камня ступеням к отмели, подивился, что до этого тихого места, буквально рая земного, не добрались торговцы и предприниматели. Собственно, меня всегда тянуло к подобным уголкам – и Греция привлекала меня именно этим, – да, тянуло к таким уединенным бухтам, а особенно к этой безмятежной водной глади, к кротким волнам, лениво наползающим на берег.

Но где же неизбежная, почти (как мне иногда казалось) против воли навязанная таверна? Где ряды лежаков и пляжных зонтов – не говоря уж о загорелом служителе с его кошельком для купюр и звякающим на шнурке мешком, полным мелочи? Их не было здесь! Никакого намека!

О нет, по крайней мере одна попытка привнести сюда цивилизацию была сделана, а может быть, и не одна. Например, эти ступени, ведущие к заливу: кто-то должен был их вырезать. А немного дальше, у восточной оконечности залива – в том месте, где я вышел на сушу, прибыв сюда днем, – эта небольшая бетонная плита круглой формы и с отверстием в центре определенно служила некогда основанием для пляжного зонта, от которого не осталось и следа… хотя кое-что от него все же осталось: ржавеющий остов, без тканевого купола, полузарытый в песок у подножия утесов.

Разумеется, владельцы курорта едва ли одобрительно отнеслись бы к попытке посторонних лиц затеять здесь какой-то доходный бизнес, особенно если это могло составить им конкуренцию. Но почему же они сами не освоили этот местечко, чтобы разгрузить собственный пляж, довольно тесный? Впрочем, я, иностранец, не был знаком с тонкостями земельного права в Греции. Не исключено, к примеру, что залив находился под охраной государства или – почему бы и нет – вообще являлся чьей-то частной собственностью! Как полноправный и единоличный владелец небольшой коммерческой компании в Англии (которая имела дело с коллекционными монетами), я, с одной стороны, считал упущением и расточительством, что такой изумительный участок до сих пор не освоен, но с другой – возможно, легкомысленно и эгоистично – был счастлив, что залив сохранился в первозданном виде. По крайней мере на время моего визита.

Никто не рассказывал мне об этом потаенном месте, так мне, во всяком случае, помнилось, – когда бы не моя нелюбовь к компаниям и не пристрастие к прогулкам в одиночестве, я бы никогда и не нашел его. Но как-то после обеда я, выйдя из пансионата, пошел мимо зарослей кустарника, сосняка, ежевики и чахлых олив – по маршруту, который на карте выглядел невыразительным желтым пятном, граничившим с ярко-синим морем, – решив осмотреть местность. Оттуда я намеревался спуститься к морю и поискать пологую отмель или обрывистый склон, место, где можно было бы плавать и ловить рыбу…

… Именно так и произошло.

Раньше, после первой вылазки в море с маской, когда, налюбовавшись подводными сценами у рифов, я выбрался на берег, то обнаружил рядом с моими вещами парня (одного из десятка отдыхающих, слонявшихся по берегу). Он разглядывал мой вещмешок и другие пожитки, однако ни к чему не прикасался. Кажется, его особенно заинтересовало обрезиненное ружье для подводной охоты, которое я бросил на песке, отправляясь обследовать риф с маской и ластами.

Место, которое я присмотрел для себя в качестве приюта и базы, располагалось, как я уже говорил, у восточной оконечности залива, где во время штормов океан усердно трудился, вымывая в утесах ниши. Кругом во множестве валялись отколовшиеся от слоистых скал громадные плоские камни, наполовину ушедшие в песок. Одна из таких пластин, лежавшая горизонтально, служила мне превосходной скамьей, обращенной к морю. Вот там-то, прямо перед этим огромным камнем – рядом с тем местом, где давным-давно кто-то установил бетонное основание для зонта (я упоминал о нем), ныне полуразрушенное, – там и дожидался меня этот юнец-англичанин.

Я приметил его раньше, пока спускался по каменным ступеням. Вместе с другим парнишкой примерно того же возраста, лет шестнадцати-семнадцати, они пытались вытащить прибитую к берегу сучковатую корягу (или, скорее, семи-восьмифутовый ствол дерева, походившего на древнюю, скривленную оливу), которая покачивалась на мелководье у самого пляжа. Они тянули бревно то за один конец, то за другой, оставляя на песке извилистую борозду, похожую на след гигантской гремучей змеи. Странно, потому что все это происходило примерно в пятидесяти ярдах к западу от места, где я находился сейчас, – однако и здесь, всего в нескольких шагах от своих плавательных принадлежностей, я увидел точно такие же борозды в песке.

Что ж, возможно, было еще одно старое бревно, которого я не приметил… но не менее странно и то, что не заметил я и мальчишек, которые с ним возились. Впрочем, мое внимание тогда почти безраздельно принадлежало морю. Все мои мысли были сосредоточены на том, что я обнаружу в расщелинах и нишах подводных скал, на этих убежищах, в которых на мелководье могут прятаться рыбы…