Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

На проспектах, авеню, полузаброшенных улочках и в тайных проулках она нашла подобие дома и обрела собратьев среди обитателей этих мест. Такие же невидимки, они распознали родственную тень. Кое-кто даже помогал. Не бросаться в глаза означало не привлекать внимание, и в этом была их безопасность. Матушка Магнус, мудрая женщина, поделилась с Нел частицами своей магии – показала, как приглушать звук шагов и как заставить самые темные тени льнуть и облегать, служа камуфляжем. Самый ловкий вор по прозвищу Чуток научил ее договариваться со сложнейшими замками, так что они открывались, но девушка вовсе не собиралась использовать это умение в нечестных целях. Каждая крупица знаний бережно сохранялась ею, если не находила мгновенного применения.

Но в последние несколько месяцев улицы стали не такими приветливыми: тени казались более глубокими и мрачными, по ночам повисала тяжелая тишина, и Нел больше не была уверена в том, что найдет, совершая свои вылазки по утрамбованной земле или по гравийным дорожкам.

Нел нашла первую девочку.

Она тогда отправилась за недельным запасом угля, таща за собой недавно вычищенную красную тележку (Далита всегда требовала безупречной чистоты, и ее не волновало то, что уголь иногда портил картину). Нел всегда приходила к Угольному двору Билсона еще до открытия, но она умела справляться с замком на расшатанных деревянных воротах, а мистер Билсон ничуть не возражал, когда она оставляла мешочек с медяками и бронзовыми монетами в крохотной выемке за дверью заднего хода. Нел вошла, тележка каждый раз громко протестовала, подскакивая на выбоинах, но девушка ее не бросила. Она прошла к огромному угольному баку (высотой в человеческий рост, в длину в два, а в ширину в три), закрытому металлической крышкой, и, отодвинув ее, обнаружила, что изнутри на нее смотрят. Вглядевшись в полумрак, Нел различила тело, распростертое на черном, ничем, кроме пыли, не покрытом ложе из угля, и выражение растерянности, навеки застывшее на лице мертвой девочки.

Констебль, тучный и краснорожий, сильно рассердился на Нел за то, что она не смогла сказать ему, кто это сделал, чем сильно осложнила его работу. Обычно ему приходилось иметь дело с кражами да пьяными драками. На беглянок он старательно закрывал глаза, утверждая, что все они вернутся, когда как следуют проголодаются. Он спокойно брал взятки от тех, кто ведал городским «дном» – они отлично сами справлялись с поддержанием порядка, и констебль это ценил. Любые трупы, появлявшиеся в результате криминальных разборок, имели обыкновение бесследно исчезать. Ему не приходилось иметь с ними дела. Но… это было что-то новое.

– Никого я не видела, – в третий раз повторила Нел. – Я просто ее нашла.

– А ты что там делала в такую рань? – вопросил он.

Нел закатила глаза.

– Покупала уголь для дома, а теперь Мадам Далита меня уже, наверное, обыскалась.

При упоминании имени ее матери Констебль догадался, наконец, что эту девушку не стоит задерживать надолго.

Все надеялись, что это убийство – просто случайность, но не тут-то было. С тех пор было еще пять трупов – по крайней мере, пять было найдено. Два из них Нел видела, но только издалека, потому что их поспешно убирали, чтобы не сеять панику. Один достали из фонтана на городской площади, второй вынесли из сада старого Дома Фентона (много лет пустовавшего), еще один нашли в плодовом саду вдовы Хендри на окраине города, но следующий лежал на ступенях городской ратуши, а последний был привязан к носу самого большого судна в порту – каравеллы, принадлежавшей торговой компании «Антифон». Молодая женщина была плотно примотана к носовому украшению, она будто цеплялась за него, спасая жизнь.

Все девушки оказались бедными, почти ни у кого из них не было семьи, но все были очень, очень миловидными в свое время. Это, впрочем, было не так уж важно, когда их безжизненные тела лежали на мраморных плитах в Брейкуотерской покойницкой, плотно завернутые в черную ткань, чтобы души не смогли найти выхода, в ожидании гробов, оплаченных городским советом, – все девушки были без гроша за душой, да, но ничто не вселяет такого ужаса в народ, как мысль о неупокоенных мертвецах. У горемык, бесприютных и обездоленных при жизни, при ненадлежащем захоронении имеется, видимо, больше оснований обратиться в неприятных, обиженных и беспокойных призраков. Поэтому совет из десяти человек, состоявший из четырех представителей самых знатных семей, трех самых богатых торговцев, двух самых громогласных проповедников и Вице-короля, порылись в своих глубоких карманах и выложили денежки на приличные гробы и достойные похороны.

Вице-король поднял было шум на счет девушки номер два, найденной в фонтане – люди, мол, пили эту воду! – так что Констеблю придали двух помощников для проведения расследования. На беду, опросы пришлось проводить в тавернах, и вскоре выяснилось, что сотрудники не могут справиться с искушением и нагружаются во время работы так, что помощи от них маловато. Констебль ежедневно являлся пред ясные очи Вице-короля, с выражением собачьей преданности на физиономии. Голову он все сильнее и сильнее втягивал в плечи, так что у людей возникало опасение, не провалится ли она вовсе и не придется ли ему тогда делать прорези в груди, чтобы выглядывать сквозь них наружу. Констебль молча стоял навытяжку, пока Вице-король кричал.

Это был красивый, лет тридцати пяти, светловолосый человек с нежно-голубыми глазами поэта. Высокий и хорошо сложенный, он одевался безукоризненно и с блеском, что выгодно отличало его от предыдущего Вице-короля. Он возмущенно кричал на Констебля. Он устраивал гневные разносы членам совета. Выглядел он при этом блестяще. Он ласково беседовал с родителями, потерявшими дочерей, и выплатил пособия тем, кто попросил, несмотря на то что – как с одобрением замечали люди – это не входило в его обязанности. Он даже присутствовал на похоронах убитых девушек, произнося восхваления в адрес каждой из них, тепло воспевая их красоту и юность, выражая скорбь об их безвременной кончине. Когда Нел впервые появилась в дверях зала заседаний совета, с первой запиской от матери, Вице-король прервал тираду, обращенную к Констеблю, и широко ей улыбнулся. Потом он себя этим не утруждал, будто ее обыкновенность отводила ему глаза и он просто перестал ее замечать. Нел было интересно – уж не кажется ли ему, что записки плывут к нему сами, по воздуху. В самом деле, ее приход до того не привлекал внимания, что нередко, застав его врасплох, она ловила на его лице выражение, не предназначенное для чужих глаз. В другие моменты ей казалось, будто это вообще не его лицо, а маска, поспешно натянутая поверх другой. Нел тогда трясла головой, понимая, что ее глаза ее обманывают.