Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

– Очень хорошо, – нараспев повторял разносчик, пока Чарльз отсчитывал купюры и клал ему в протянутую руку. А когда Чарльз, поразмыслив, добавил сверху три фунтовых монеты, юноша молитвенно сложил руки и поклонился. «Очень хорошо, – снова сказал он. – я вам очень благодарен».

– Не стоит благодарности. – Чарльз сдерживался, стараясь не подражать напевным интонациям парня, но, закрыв за ним дверь, расплылся в улыбке.

В окошко под лестницей Том наблюдал, как разносчик оседлал свою видавшую виды «Хонду» и завел ее ножным стартером. Машина встала на дыбы, и целую минуту Том ждал, что седок опрокинется на спину, но «Хонда» взревела и метнулась к старому сараю. Парень помахал, выкрикнул что-то очень похожее на «Очень хорошо!», хотя Том и не был уверен, и поехал куда-то в сторону от дома.

Чарльз задвинул засов на входной двери.

– Куда это он? – спросил он.

– Обратно на работу. Ку… Том! – Труди шлепнула сына по руке, которой он пытался выудить кусок курицы из соуса масала.

– Он перемазал все пальцы, мам, – сообщила Джерри.

Том передразнил сестру, качая головой: «Ах, мамусечка-пупусечка, какой ужас, он перемазал все пальцы, ах…»

Чарльз тряхнул головой. «Какая разница?» И присоединился к суматохе, всегда царившей перед едой в семействе Кавана. Они устраивались за большим столом, двигали коробки по кухне.

– Я поставлю музыку, – предложила Джерри, но мать положила руку ей на плечо и устало улыбнулась.

– Не сейчас, – попросила Труди.

Тысячу раз в подобных ситуациях Джерри поднимала скандал, жалуясь, что мама ненавидит музыку, и убегала к себе в комнату, чтобы немного позже, после уговоров, вернуться, уладив вопрос. Но не в этот вечер.

– Радио? – предложил и Том, уплетая сложенную вчетверо лепешку с чесноком и кориандром.

– Ммм. – Труди благодарно кивнула.

– Радио-3? Классик-FM?

Он откусил еще кусок лепешки, обмакнув ее в соус, и подошел к стойке. Скоро по кухне поплыли тихие звуки музыки, и постепенно все снова почувствовали себя в своей тарелке.

С едой было покончено, а по дому носились головокружительные ароматы экзотических пряностей.

Часы Тома с Капитаном Америкой на циферблате показывали 21:22, когда он, наконец, улегся и до подбородка натянул одеяло.

– А вам обязательно нужна сказка про фей? – интересовалась Джерри. Взглянув на нее, Чарльз был ошеломлен: его маленькая девочка, понял он, незаметно превращалась в женщину. Да нет, какое , подумал он, Джеральдина Кавана уже женщина – четырнадцатилетняя, конечно, но тем не менее женщина. Боже, когда же это случилось?

– Тебе не нравится про фей? – спросил Том.

– Эй, – Чарльз погладил дочь по плечу, – пожалуйста, не становись слишком взрослой для сказок про фей, не торопись с этим.

Джерри со вздохом забралась на свободную кровать.

– Хочешь, я приду к тебе и почитаю в твоей комнате?

Подумав несколько секунд, Джерри мотнула головой.

– Да нет, – сказала она, – все нормально. Я остаюсь.

– Ну что ж, – сказал Чарльз, – тогда я начну.

И он начал.

«Выкрали раз у одной матери домовые из колыбели ребенка, – читал Чарльз, – а вместо него подложили оборотня с большой головой да пучеглазого, и знал он только одно – есть да пить. И пошла она по случаю такой беды за советом к соседке. А соседка сказала ей…»

Дальше у братьев Гримм следовала история о кипячении воды в яичных скорлупках; о том, как уродец признал, что хоть он и стар, как гора Вестервальд, однако никогда не видывал ничего подобного. Потом он начал хохотать, чем привлек внимание домовых, которые вернули похищенного ребенка, а оборотня забрали с собой.

– Так мать с ребенком снова стали жить вместе, – закончил Чарльз.

– Как домовые услышали? Смех, я имею в виду.

– Домовые слышат все, на любом расстоянии. – Чарльзу показалось, что таким объяснением он ловко увязал все концы.

Джерри не согласилась.

– В этом нет никакого смысла. – И, подумав, она прибавила: – И нет смысла в том, что я в моем возрасте должна слушать детские сказочки.

После секундного размышления Чарльз решил не реагировать на ее слова. Он хотел привлечь к обсуждению Тома, но услыхав тихое посапывание сынишки (из-под одеяла виднелся только хохолок его волос), не стал этого делать.

– Ладно, – шепнул он дочери. – Пойдем, пожалуй, пусть спит.

Прошедший день утомил его, и напала вдруг такая неудержимая зевота, что Чарльз даже испугался, что голова распадется на две половинки, как у кукол из «Маппет-шоу».

Он крепко обнял дочку.

– Как ты?

– Нормально. – Она пожала плечами. – Что мне сделается?

Где-то в недрах дома загудела труба, скрипнула половица.

– Что это? – Хотя Джерри старалась этого не показать, сказка отца ее испугала. Выглянув в окно, она с облегчением увидела, что небо очистилось и светит луна.

– Да ты что, испугалась?

Дочка решительно мотнула головой:

– Не-а .

Когда она легла, Чарльз сказал:

– Ты же знаешь, иногда бояться – это нормально.

– Я. Не. Боюсь.

– Вот и хорошо. – Он поднял руки и потянулся. – Не бояться, наверное, тоже нормально.

Чарльз улыбнулся.

Успокоенная Джерри натянула простыню на лицо так, что не было видно рта.

Но она тоже улыбалась.

Том находился в том странном состоянии медленного парения, какое возникает между сном и бодрствованием, в те волшебные мгновения, когда мозг осознает происходящее, но не может или не хочет ничего с этим делать.

«То ли берег, то ли море», как называл это дедушка Тома по отцу. Это выражение очень нравилось Тому, но неведомо почему пугало его сестру. В ту ночь он ясно чувствовал сразу две вещи: океан, распростертый у его ног, мокрые холодные волны, набегающие и отступающие, игривые и ласковые, и совсем другое – песок, не мягкий, но и не твердый, просачивающийся сквозь пальцы правой ноги, пока левая ощущала холод и сырость. Но когда он уже начал склоняться к бесконечным волнам, в коридоре раздался какой-то звук.

Том широко раскрыл глаза и, не поворачивая головы, скосился в сторону коридора. Дверь спальни была приоткрыта. Там кто-то есть? Том превратился в слух. Мама и папа еще внизу, он слышал, как они негромко разговаривают, слышал, как радио играет тихую мелодию.

Он сел в кровати, завернулся в простыню и попытался расслышать еще что-нибудь. Для этого звуки надо было рассортировать.

Была музыка – струнные, валторны, гобой, цимбалы, – он узнавал эти звуки, с ними было уютно, спокойно. Мысленно Том отложил их в сторону. Не сводя глаз с приотворенной двери, он прислушивался к голосам отца и матери… разделял их мысленно: папин – с резким западно-йоркширским выговором, со сглаженными гласными и нечетким «т», и мамин певучий мидлэндский акцент. Том зевнул – и чуть не пропустил шум, донесшийся с лестничной площадки.