Маргерит Кэй - Незнакомцы у алтаря

– Ничего подобного. Ты сказал, что ключ потерялся и что там небезопасно, а поскольку ключ нашелся, и выяснилось, что никакой опасности нет… – Она помолчала, озадаченная его мрачностью, а затем продолжала: – Коттеджи! Коттеджи при замке, которые пустовали несколько лет. По-моему, их можно отремонтировать и сдавать семьям, которым не по карману проводить отпуск в отеле и которые…

– Хватит!

Эйнзли вздрогнула.

– В чем дело?

– Я ведь тебе говорил! – взорвался Иннес. – Я запретил тебе сюда подниматься!

– Ничего подобного. Ты сам себе противоречишь. Ты говорил, что…

– А ты не задавалась вопросом, почему башня столько лет заперта? Ради всего святого, разве Мари ничего тебе не рассказывала?

– Мари понятия не имеет, чем я занимаюсь. Никто ничего не знает, кроме мистера Александера. Я… повторяю, я хотела сделать тебе сюрприз. Иннес, почему ты сердишься? Потому что я тебе не сказала? В чем дело?

Он долго смотрел на нее в упор потемневшими глазами, сжав губы.

– Мой брат выбросился из окна этой башни, вот в чем дело, и вот почему все твои замыслы ничем не кончатся.

Иннес повернул ключ в замке потайной двери, затем снял его со связки и сунул в карман.

– Мне жаль, что тебе пришлось потратить столько времени и сил. Ты старалась напрасно, – сухо бросил он, а затем круто развернулся и ушел, даже не оглянувшись.

Иннес в тот вечер вернулся на ферму при замке очень поздно, и почти весь следующий день его не было. Эйнзли долго не могла уснуть; ее мучили беспокойство и гнев. Вдруг она услышала в коридоре его шаги. Шаги не остановились у его двери; он проследовал к ее спальне. Дверь распахнулась рывком. Эйнзли вздрогнула.

– Никак не можешь успокоиться?!

– Не понимаю, о чем ты!

– Вот о чем! – Решительными шагами он подошел к ее кровати, размахивая листком бумаги. – Не притворяйся, будто ты ни при чем, она сама о тебе упоминает, и даже если бы она не написала, я узнаю твою работу – или лучше назвать это работой мадам Геры? «Воспользуйтесь случаем и примиритесь со своим прошлым, – процитировал Иннес дрожащим от издевки голосом, – и вам легче будет начать все сначала». Кое-что не меняется… Бланш по-прежнему выражается в письмах весьма недвусмысленно!

– Бланш? – переспросила Эйнзли. – Хочешь сказать, что Бланш тебе написала?

– По твоей воле!

– Да, но… Нет, я думала, что она напишет мне… Иннес, что она говорит?

– Что четырнадцать лет – достаточно долгий срок, чтобы понять, что любовь побеждает все и пора нам позволить себе счастье, ради которого Малколм пожертвовал жизнью, – с сарказмом ответил он. – Твоей мадам Гере наверняка бы такое понравилось! Признайся, ты рассчитывала на такой финал своего вмешательства?

Его слова били наотмашь, словно удары хлыста. Он был намеренно и болезненно жесток. Прежнюю Эйнзли его слова напугали бы, заставили бы замолчать. Новая Эйнзли испытывала боль, но вместе с болью – и злость.

– Я надеялась, что ты воспользуешься случаем и хотя бы выслушаешь то, что она скажет! – процедила она сквозь зубы. – То, что ты называешь «вмешательством», на самом деле вызвано искренней заботой о твоем счастье, которого ты заслуживаешь, вопреки своей уверенности в обратном. Я надеялась, Иннес, что ты, по крайней мере, оценишь мою заботу… Ты мне небезразличен, небезразличен настолько, что я рискнула вмешаться. Теперь я понимаю, что была не права. Невозможно переубедить человека, который во что бы то ни стало решил до конца своих дней быть несчастливым. Правда, с чего ты взял, что своей тоской что-то искупишь, возместишь… Да какое имеет значение, что я думала! Если ты не послушаешь Бланш, с чего я взяла, что ты прислушаешься ко мне?

Иннес смял письмо и швырнул в камин.

– Эйнзли, черт побери, это ты не желаешь меня слушать! Почему ты… Я ведь тебе говорил, я не хочу, чтобы ты…

Она поняла, что с нее хватит. Отбросив одеяло, Эйнзли вскочила и подошла к нему.

– Думаешь, я смогу забыть хоть на минуту то, что ты говорил мне? Тогда у меня чуть сердце не разорвалось! – вскричала она. – Иннес, пойми, то, что ты хочешь, еще не значит, что так и будет! Кое над чем ты не властен, в том числе ты не властен над моими чувствами!

– Ты, наверное, сейчас гордишься собой… Ты, любительница лезть, куда тебя не просят… Неужели не понимаешь, что над своими чувствами я тоже не властен? – Он сжал ее в объятиях и, не дав ответить, стал целовать ее.

Он целовал ее страстно, дико, отчаянно. Его возбуждение передалось ей. Эйнзли отвечала ему, забыв обо всем на свете. Все мысли улетучились у нее из головы. Он гладил ее груди, плечи, все ее нежное, податливое тело. Опершись спиной о стену, она положила ногу на его талию. Стащив с себя свитер, он рванул вырез ее ночной рубашки, высвобождая грудь. Когда он взял в рот ее сосок, она застонала, выгибаясь, прижимаясь к нему.

Эйнзли положила руки на его крепкие ягодицы, а он продолжал губами ласково терзать ее груди. Внутри у нее все ныло от предвкушения. Дрожащими пальцами она расстегнула его бриджи и охватила ладонью бархатистый, горячий и твердый клинок.

– Иннес… – Она задыхалась, как будто пробежала милю.

– Эйнзли, – хрипло ответил он, – я хочу в тебя!

– Да, – без колебаний согласилась она.

Она не сомневалась, что сейчас у них не начало, а конец, и все же хотела его, хотела стать частью его – в последний раз.

– Да, – повторила она. Видя, что он застыл в нерешительности, она прижалась к нему всем телом. – Да, Иннес, сейчас.

Его глаза показались ей бездонными синими озерами. Он подхватил ее на руки, быстро отнес к кровати, усадил на край, задрал ночную рубашку. Она охватила ногами его бока. Он поцеловал ее и, приподняв за ягодицы, вошел в нее. Их возбуждение нарастало.

– Иннес, не останавливайся, – хрипло прошептала она. – Не жди меня!

Но они оба взлетели к вершине наслаждения, хотя в последний миг Иннес все же отпрянул. Эйнзли с трудом успокаивалась, спускаясь с небес на землю. Она ни о чем не жалела. Сейчас они вместе последний раз, и все должно быть идеально. Она прильнула к нему, целуя в губы, в шею. Ее поцелуи говорили то, что она не могла сказать словами.

Глаза у нее наполнились слезами, но она понимала, что не имеет права плакать.

Она лишь целовала его снова и снова. Губы. Лицо. Шею. Уткнулась носом ему в плечо, закрыла глаза и попыталась все сохранить в памяти, слушая, как часто и гулко бьется его сердце, как тяжело они оба дышат. Он прижимал ее к себе так крепко, словно не хотел отпускать, хотя она и понимала, что они должны расстаться.

И позже, когда они долго лежали рядом и приходили в себя после страстных объятий, Эйнзли понимала, что между ними все кончено, что продолжения не будет. Иннесу она небезразлична, но это его мучает. Он забылся в ней, чтобы хоть ненадолго отдохнуть от пытки, а она забылась в нем, потому что не могла устоять. Но так больше не может продолжаться, и она не позволит себе стать средством, с помощью которого он бежит от своего прошлого.