Джулиана Грей - Как покорить маркиза

– Быстрее! Развязывай ремни на стременах!

– Не получается! Они намокли!

– Я сейчас помогу. – Он перегнулся через деревянный борт лодки и нащупал рукой ремни. Освободил одну ногу, затем вторую. Но его собственные ноги так онемели, что он их не чувствовал. Он достал пару резиновых галош, предусмотрительно припрятанных на корме, и передал девушке. – Надень это, когда вылезешь из лодки. – Едва он произнес эти слова, как волна от проходящего судна ударила в борт лодки.

Стефани, которая начала подниматься, потеряла равновесие и свалилась в воду.

– Ой! – жалобно вскрикнула она.

Хэтерфилд забросил галоши на причал, бросил лодку и подхватил Стефани. Глубина у берега была чуть больше фута, но она ухитрилась упасть на спину плашмя, подняв фонтан брызг и льдинок.

В мгновение ока ее шерстяная одежда промокла, и, почувствовав ледяной холод, девушка вскрикнула от боли.

Этот крик, словно электрический разряд, вернул застывшее тело Хэтерфилда к жизни. Он подхватил ее на руки и взобрался на причал. У ворот сарая он начал судорожно вспоминать, куда дел ключи. Где же они? Вспомнил – в кармане. Он рылся в карманах словно одержимый. Стефани бил озноб. Ключи! Наконец он с силой рванул ворота, проскочил сарай и начал бегом подниматься по лестнице, где наверху располагались комнаты отдыха.

Этим летом клуб нанял смотрителя, и ему выделили комнату рядом с основной комнатой отдыха. Хэтерфилд толкнул дверь, и, слава богу, она оказалась незапертой. Он бросил Стефани на койку и сорвал с нее мокрый джемпер, брюки, жилет.

– Боже мой! – пролепетала она посиневшими губами, клацая зубами. Словно раненая лань, она смотрела на него широко открытыми, потемневшими глазами, в которых застыла мольба. – Как х-х-холодно!

Он ощутил в груди странную пустоту.

– Вот. – Он взял одеяла, сложенные стопкой на голом матраце, и укутал дрожащую девушку. – Я сейчас вернусь!

– К-к… куда ты… к-к-какого черта?

– Нужно выловить лодку!

Хэтерфилд бегом бросился вниз по лестнице, преследуемый возмущенными стенаниями Стефани. Брошенная на воде лодка могла стать смертельной угрозой для ничего не подозревающего барка или рыбака. Сколько он отсутствовал? Минуту? Две? Где эта чертова лодка?

Вверх по течению, в приливной волне.

Он не нашел сапог на причале. Господи, помоги! Он закатал брюки до колен и вошел в воду. На горизонте пробивалась едва заметная полоска света, позолотив крыши домов, но на реке все еще было темно. Он бросился вверх по течению, забыв о холоде; образ Стефани, закутанной в шерстяные одеяла, с широко открытыми глазами, не выходил у него из головы.

Он вновь и вновь твердил себе, что с ней все в порядке, просто она промокла и замерзла, но, вопреки всякой логике, у него кровь стыла в жилах от страха за девушку. Комната не была протоплена. Вода ледяная. Если он в течение тридцати секунд не найдет эту проклятую лодку, то просто бросит ее, и пусть суда сами разбираются, и пусть будет, что…

И вдруг что-то твердое ударилось о его колено.

Лодка.

Слава богу.

Он нащупал борта, ухватился за них руками и поднял лодку над головой.

Через пару минут лодка уже стояла на козлах, а весла были заброшены на стеллаж. А сапоги? Да пропади они пропадом. Он снова взлетел вверх по лестнице и распахнул дверь комнаты смотрителя.

– Стефани!

Она сидела на полу в ворохе одеял перед маленькой печкой и закладывала уголь дрожащими руками. Она жалобно посмотрела на него.

– Я п-п-пытаюсь р-р-разжечь огонь, – прошептала она.

Ноги у Хэтерфилда так онемели от холода, что он их больше не чувствовал. Он встал на колени рядом с ней и подвинул к себе корзину с углем.

– Давай я сам. А ты укутайся получше.

Он заложил в печку уголь, щепки для растопки и поднес спичку. Появился маленький язычок пламени.

– Х-хэтерфилд, – прошептала Стефани. – Я… я никак не м-могу согреться. Обними меня.

Он прижал девушку к груди.

– Любимая, все будет хорошо. Вот увидишь.

– Обними меня крепче. Еще крепче, Хэтерфилд!

Он прижал ее к себе, насколько хватило сил, желая отдать все тепло своего тела, в котором она так нуждалась.

– Прости меня, Стефани. Это моя вина. Я должен был это предвидеть.

– Ты весь мокрый, – прошептала она.

– Прости. Надо было поймать лодку.

Она снова прильнула к его груди.

– Бог м-мой, как же мне холодно. Почему я никак не могу согреться? Помоги мне. Хэтерфилд, помоги мне.

– Тс-с. Мне жаль. – Он запустил руки под одеяло и начал растирать ей спину. Она потерлась носом о его грудь, отчего мгновенно закружилась голова. Одеяло сползло совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы обнажить очевидное. Ужасную, неотвратимую истину с непредсказуемыми последствиями.

– Ты сняла с себя всю одежду, – сказал он сдавленным голосом.

Она подняла голову и посмотрела на него с этим выражением раненой лани.

– Мне пришлось, она вся промокла насквозь.

Черт подери.

Он не будет смотреть.

– Тебя это смущает? – тихо спросила она.

Да, это смущало его. Прямо на уровне глаз, там, где одеяло слегка оттопыривалось, находились чудесные груди, совершенные по форме и размеру, чтобы уместиться в широкой мужской ладони, и только соски прятались в шерсти одеяла.

В горле у него пересохло.

– Ты сделала это нарочно, – прохрипел он.

Она распахнула одеяло. Ее глаза стали еще огромнее, насколько это было вообще возможно.

– Я так продрогла, Хэтерфилд. Посмотри же на меня.

Нельзя смотреть.

Но он не смог устоять и посмотрел.

– Да, я вижу, – снова прохрипел он, не отрывая взгляда от ее ярко-розовых сосков, которые возмутительно топорщились и были так близко от его облаченной в шерсть груди. – Да, вижу. – И, как ломается с треском опора, которая удерживает всю конструкцию, так и его самоконтроль развалился на части и осыпался на пол где-то между ними.

Ему хотелось вырвать себе глаза. Ему действительно этого хотелось. Но его полностью захватило созерцание груди Стефани. В реальности ее груди были еще прекраснее, чем рисовало воображение, – пышные, округлые, налитые и… такие одинокие. Ибо им не хватало ласки мужской руки.

Не осознавая, что делает, Хэтерфилд протянул руку и нежно провел большим пальцем по самому кончику соска правой груди.

– О. – Девушка вздрогнула. – Мне уже гораздо теплее.

Он снова провел пальцем по соску, такому маленькому и твердому, словно камешек, но покрытому нежной, бархатистой кожей.

Он склонился над ним и лизнул. Коснулся языком самой верхушки, крохотного островка кожи. Он не видел в этом ничего плохого.

– Хэтерфилд.

Он больше не мог бороться с собой. И пусть весь мир проклинает его за греховные помыслы. Он желал ее бело-розового тела, воображая, как оно становится податливым в его руках, как он покрывает его жаркими поцелуями, ласкает и, наконец, овладевает им. Его жезл, уже давно готовый к атаке, с силой упирался в застежку брюк, грозя вырваться на свободу.