Райан Уинфилд - Мелодия Джейн

По всей вероятности, он еще не кончил.

Еще полуоборот – и Калеб очутился сверху. Джейн широко раздвинула ноги и приподняла бедра ему навстречу, и он принялся вонзаться в нее мощными толчками, пока она не почувствовала, как он сжал ее плечи и принялся сотрясаться всем телом, точно одержимый, изливаясь в нее.

Когда Джейн проснулась на следующее утро, Калеб уже работал во дворе, и она на миг остановилась у окна, чтобы посмотреть на него. Козел стоял в дальнем конце двора, жуя свою жвачку, и тоже наблюдал за ним. Калеб лопатой разбрасывал вокруг грунт из тачки и разравнивал его, готовясь высевать траву. Глядя на его уверенные четкие движения, Джейн любовалась игрой мышц на его руках и спине и думала, что за работой он выглядит абсолютно в своей стихии – кроме, разве что, за игрой на гитаре. Джейн уже почти видела, как будет выглядеть сад, когда новая трава проклюнется и пойдет в рост, и в очередной раз против воли задалась вопросом, что Калеб станет делать, когда работа будет закончена. Ведь музыка у него в крови, и Остин зовет его.

Из комнаты показалась мать, облаченная в белый костюм и широкополую летнюю шляпу, как будто собралась в церковь, а не в суд. Они пожелали друг другу доброго утра, но искренности в их словах не было.

Когда они въехали на паром, Джейн оставила мать в машине, а сама поднялась на палубу подышать свежим воздухом. Утро было пасмурное и безветренное, и над водой висела туманная дымка, сквозь которую очертания города на фоне темного неба казались мерцающими. На обратном пути Джейн заскочила в кафетерий и взяла два кофе и два черничных кекса.

Мать взяла кофе, а на кекс замахала руками.

– Тебе нужно поесть, мама.

– Я не голодна. Я выпила с утра свой витаминный коктейль.

– Этого недостаточно.

Мать ничего не ответила, глядя прямо перед собой и обеими руками сжимая стаканчик с кофе, как будто хотела его придушить.

Паром пристал к берегу, и Джейн, дождавшись, когда стоявшие перед ней машины съедут на набережную, ярко блестя стоп-огнями, отражавшимися во влажной мостовой, выехала следом. Дорога к суду была ей хорошо знакома. Она проехала мимо въезда на подземную парковку и притормозила прямо перед входом. Мать неподвижно сидела на пассажирском сиденье, как будто даже не собиралась выходить.

В конце концов она все-таки отстегнула ремень безопасности и осведомилась:

– Ты и в самом деле не пойдешь со мной?

– Я подожду тебя в библиотеке, – покачала головой Джейн. – Позвони мне на сотовый, когда закончишь, и я за тобой приеду.

– Тебе все равно, что будет с твоим братом?

– Я отпускаю его с любовью, мама.

– И что это значит?

– Это значит, что у меня нет больше сил на алкоголиков и наркоманов. Если он обратится за помощью к специалистам и станет нормальным человеком, я рада буду его видеть. А пока он этого не сделал, пусть разгребает последствия своих действий самостоятельно.

– Значит, ты не поможешь заплатить за него залог?

– Нет.

– У тебя нет сердца.

– Возможно, это лучшее, что можно для него сделать.

– Бросить его гнить в тюрьме вместе с преступниками?

– Позволить ему достичь дна.

– Но он не такой, как они, Джейн.

– Он ничем не лучше.

– Он мой сын.

Джейн взглянула на мать и увидела, что в глазах у той стоят слезы. На мгновение ей вспомнилась боль, которую испытывала она сама, вынужденная сидеть сложа руки и смотреть, как Мелоди губит свою жизнь. Брат всегда был маминым любимчиком, и где-то глубоко за отрицанием скрывалась неподдельная тревога матери о том, во что он превратился, а может быть, даже то же самое чувство вины за то, что не смогла этому помешать, какое временами испытывала сама Джейн.

Джейн протянула руку и коснулась материного плеча. За этим крошечным жестом сострадания стояли тысячи несказанных слов. Мать накрыла ладонью руку дочери, выдавила невеселую улыбку и кивнула. Это было единственное на памяти Джейн проявление близости между ними за всю ее взрослую жизнь. Потом мать открыла дверцу, вышла из машины и без единого слова закрыла ее. Джейн проводила ее взглядом, глядя, как худенькая фигурка в широкополой белой шляпе поднимается по ступеням к входу в суд, прямая и гордая, несмотря на внешнюю хрупкость. В следующий миг фигурка расплылась, превратившись в белую кляксу, и Джейн смахнула с ресниц слезу.

Она поехала прочь, сама не зная, о чем плачет: о том, что рано или поздно ей суждено потерять мать или что матери у нее на самом деле никогда не было.

Еще на подъезде к ее дому Калеб увидел, что миссис Готорн стоит у окна гостиной, глядя сквозь запотевшее стекло на дорогу, точно ее оповестили о его приближении заранее и она поджидала его.

Когда Калеб слез с велосипеда и поднялся на крыльцо, старухи у окна уже не было, а дверь была слегка приоткрыта. Калеб скинул куртку и, стряхнув с нее дождевые капли, снова надел и, войдя в дом, закрыл за собой дверь. Потом немного постоял в темноте в тесной передней, прислушиваясь к скрипу половиц над головой: на втором этаже хозяйка обходила свои комнаты, набитые несметными сокровищами былых времен. Когда она наконец спустилась по лестнице, осторожно выбирая, куда ступить, и крепко держась за перила, на лице ее играла довольная улыбка.

– Ну как, нашли? – спросил Калеб.

– Нашла.

Миссис Готорн преодолела последнюю ступеньку, протиснулась мимо него и по длинному полутемному коридору прошла в комнату.

В камине все еще рдели вчерашние угли, и Калеб, поворошив их кочергой, подбросил свежих дров, в то время как старуха удалилась на кухню, чтобы принести ему чаю. Когда она вернулась обратно, в камине уже весело полыхал огонь, и они уселись перед ним в двух креслах из одного мебельного гарнитура: обивка ее кресла была протерта до дыр за многие годы сидения в одиночестве, тогда как материал его кресла выглядел практически новым. Оба в молчании прихлебывали чай.

– Так вы мне его покажете или нет? – наконец спросил Калеб.

– Ах да! – Старуха со стуком поставила чашку на столик. – Помоги нам Господь, когда ваше нетерпеливое поколение станет управлять нашей страной.

Она сунула костлявую лапку в карман шерстяной кофты и выудила маленькую коробочку, обитую синим фетром. Он протянул руку, чтобы взять коробочку, но старуха оттолкнула ее и погрозила ему длинным костлявым пальцем. Потом, держа коробочку на ладони, приподняла крышку. Внутри оказалось изумительной красоты кольцо с крупным желтым бриллиантом, окруженным брызгами более мелких белых бриллиантов и оправленным в платину. Канареечно-желтый камень квадратной огранки на подушечке синего шелка сиял, как миниатюрное солнце. Калеб протянул руку и, бережно вынув кольцо из коробочки, вскинул над головой, чтобы взглянуть на него на свету, который лился в окно. Вещица, несомненно, была старинная, но выглядело кольцо совершенно как новое, будто его практически не носили.