Райан Уинфилд - Мелодия Джейн

– Вообще-то, мама, тебя никто и не приглашал его послушать, – парировала Джейн.

Калеб пропустил мимо ушей их пикировку и продолжил экскурсию:

– Я выкорчевал всю ежевику и обработал гербицидом те места, где она попыталась пробиться снова. Видите, на берегу ручья уже всходит трава? Я даже построил там небольшой загончик для вашего козла, и теперь, когда у него нет необходимости сидеть на цепи, он определенно повеселел.

– За последнюю неделю я ни разу не слышала, чтобы он блеял, – заметила Джейн.

– По-моему, глупо тратить деньги на прокорм животного, которое не в состоянии даже научиться приносить мячик, – фыркнула ее мать. – Впрочем, это всего лишь мое мнение.

Калеб с извиняющимся видом покосился на Джейн, потом повернулся к ее матери и впервые за все время обратился к ней напрямую:

– Этот козел честно заслужил право находиться здесь, в отличие от некоторых.

Было утро воскресенья, и мать жила в доме у Джейн уже целую неделю. Джейн видела, что ее беспрестанные придирки истощили даже практически бесконечное терпение Калеба. Он изо всех сил старался не попадаться ей на глаза, но когда ее матушка не обивала пороги в городе, готовясь к предстоящему слушанию по делу ее драгоценного сыночка, она безвылазно торчала здесь, делая жизнь Джейн и Калеба невыносимой. Джейн заметила, что Калеб стал почти все вечера проводить у миссис Готорн, и у нее не было этому никакого другого объяснения, кроме того, что таким образом он пытается не встречаться с ее матерью. Но хуже всего было то, что им приходилось ходить по струнке в ее же собственном доме, днем делая вид, что они едва знакомы друг с другом, и украдкой встречаясь в ее спальне по ночам. Джейн скучала по тем временам, когда они могли сорвать друг с друга одежду и заняться любовью в любом месте, где им приспичило.

Калеб окончил экскурсию и проводил их до двери, но вместо того, чтобы зайти в дом, заявил, что не голоден и вообще у него еще много работы. Джейн с матерью отправились на кухню вдвоем, и Джейн приготовила завтрак.

Глядя, как мать привередливо ковыряет вилкой яичницу и отщипывает крошки от тоста, Джейн задалась вопросом, как с таким аппетитом у нее осталось хоть какое-то мясо на костях. После долгого молчания мать наконец подала голос:

– И давно вы с ним жаритесь?

Джейн застыла, не донеся до рта вилку с насаженным на нее куском яичницы, и остолбенело уставилась на мать:

– Прошу прощения?

– Во всяком случае, в мои молодые годы это называлось именно так.

– Не понимаю, о чем ты. – Джейн опустила вилку и сложила руки на коленях.

– Все ты прекрасно понимаешь. Ты можешь считать меня кем угодно и кое в чем, возможно, даже будешь права, но дурой меня уж точно назвать нельзя.

– Это правда, – кивнула Джейн.

– Я же вижу, как ты на него смотришь и как он смотрит на тебя. Странно, что у вас вообще хватает выдержки не набрасываться друг на друга, пока я не уйду в свою комнату. Могли бы потерпеть, пока я не уеду.

– Мама!

– Вот именно. Я твоя мать! В мое время приличные люди стыдились заниматься такими вещами в присутствии матери, вот что я тебе скажу. И вообще, ты не считаешь, что он для тебя слишком молод?

– Я считаю, что возраст тут вообще ни при чем.

– А другие люди могут так не считать.

– Плевать мне на то, что думают другие люди.

– А может, пора уже перестать плевать на мнение окружающих? Ты никогда об этом не задумывалась? Неужели ты всегда была такой эгоисткой?

– Не знаю, мама. В детстве я тоже была эгоисткой? Или ты не помнишь, потому что вечно была пьяна?

– Это не имеет к делу никакого отношения. Он слишком молод, и вообще, прошло слишком мало времени.

– Что значит «слишком мало времени»?

– А то и значит, что не успели Мелоди похоронить, как ты бросилась перекрашивать ее комнату, а теперь еще и спишь с мальчишкой ее возраста. Постыдилась бы, честное слово!

Джейн сидела и, стиснув кулаки, сверлила мать взглядом. В глазах той зажегся злорадный огонек, как будто ей доставляло удовольствие видеть, как ее дочь выходит из себя. Джейн закрыла глаза и медленно досчитала до десяти, как учила ее Грейс, когда она готова была взорваться. Потом повторила счет в обратном порядке. Когда Джейн вновь открыла глаза, она в упор взглянула на мать и спокойно произнесла:

– Я хочу, чтобы завтра утром тебя здесь не было.

Торжество на лице матери сменилось неприкрытым страхом.

– Твоему брату нужна моя поддержка.

– Ничего, поживешь в отеле. Ты можешь себе это позволить.

– И у тебя хватит совести выставить из дома родную мать?

– Не только хватит, но еще и останется. Чтобы была готова к восьми утра. Я довезу тебя до парома.

Джейн отодвинула стул и поднялась, глядя с высоты своего роста на мать, по-прежнему сидевшую за столом. Та в упор смотрела на Джейн, точно воплощение зла, тонкая и прямая на своем кухонном троне.

– Уж кому-кому, но только не тебе указывать мне, что я должна чувствовать по поводу смерти Мелоди. И если ты еще хоть раз посмеешь в моем присутствии намекнуть, что я была ей недостаточно хорошей матерью, это будет последний раз, когда ты меня увидишь. Ты меня поняла? – С этими словами Джейн развернулась и, не дожидаясь ответа, вышла из кухни.

Час спустя, лежа на кровати, она услышала, как к дому подъехало такси. Входная дверь открылась и закрылась, потом до Джейн донесся глухой стук чемоданов о дно багажника. Хлопнули дверцы машины. Джейн по-прежнему лежала, точно в трансе глядя в потолок и слушая, как такси тронулось и покатило прочь, увозя с собой ее мать.

Прошло тридцать минут, а может, и целый час, когда она услышала негромкий стук в дверь. Не отрывая взгляда от потолка, она крикнула Калебу, чтобы входил. Дверь приоткрылась и тихо закрылась снова, и Джейн почувствовала, как матрас прогнулся, когда Калеб присел на край постели.

– Думаешь, если пожелать кому-то смерти, попадешь в ад?

Калеб долго молчал, прежде чем ответить.

– Я думаю, что тот, кто ненавидит кого-то так сильно, что желает ему смерти, и так живет в аду.

– Признайся, ты тоже ее ненавидишь.

– Я готов признаться, что рядом с ней находиться совершенно невозможно. Но на самом деле мне ее просто жаль.

Джейн подняла голову и поглядела на него:

– Жаль? – (Калеб кивнул.) – Почему?

– У нее такая потрясающая дочь, а она настолько ослеплена какими-то своими демонами, что даже не видит этого. И еще: как же нужно ненавидеть себя самого, чтобы вот так изводить всех окружающих.

– И откуда у тебя в двадцать пять лет такая мудрость? – вздохнула Джейн.

– В двадцать четыре, – поправил ее Калеб. – Двадцать пять мне будет только в июле. Думаю, это оттого, что я люблю наблюдать за людьми.

– Ты много за ними наблюдаешь?