Чарльз Буковски - Стихи в последнюю ночь Земли

он не улыбался.

«нам с вами вообще не обязательно вести

дела».

«слушайте, я принимаю ваше первое

предложение…»

«очень хорошо, – отвечал он, —

но я на этом

потеряю …»

выписывал мне

квитанцию и вручал

деньги.

«прочтите, пожалуйста, свою квитанцию внимательнее,

там есть некоторые

условия».

затем выключал свет

и сдвигал черную

штору…

иногда мне удавалось выкупить что-нибудь

из вещей

но в итоге все они возвращались туда же

навеки.

помимо того, я обнаружил: продать в

баре и на улице

можно только

залоговые квитанции.

ссудные кассы помогли мне пережить кое-какие

страшные

времена, и я был рад, что они

существуют, когда не оставалось больше

ничего, и эта кабинка за черной

шторой: что за великолепное святилище,

место, где от чего-то отказываются во имя

чего-то другого, нужного тебе

гораздо сильней.

сколько печатных машинок, костюмов, перчаток и

часов я оставил в ссудных кассах —

одному богу

ведомо,

но против этих мест я

никогда ничего

не имел.

ад – это закрытая дверь

даже когда я голодал

письма с отказами едва ли меня волновали:

я лишь полагал что редакторы

поистине тупы

и просто продолжал писать еще и

еще.

отказы я даже расценивал как

действия ; хуже нет, чем пустой

почтовый ящик.

если и была у меня какая-то слабость или мечта,

то

лишь увидеть кого-нибудь из этих

редакторов,

отказавших мне,

увидеть его или ее лицо, как они

одеваются, как ходят по

комнате, как звучит их голос, что у

них в глазах…

всего лишь один взгляд на одного из

них —

видите ли, в чем дело: когда смотрите только на

бумажный листок,

где напечатано, что вы

никуда не годитесь,

возникает тенденция

думать, будто редакторы

больше подобны богам, чем

на самом деле.

ад – это закрытая дверь,

когда голодаешь ради своего богом

проклятого искусства

но иногда хотя бы как будто можешь

подглядеть в

замочную скважину.

старый ли он, молодой, хороший или плохой,

но я думаю, ничто на свете не умирает так медленно и

так трудно, как

писатель.

закрытая ставня

мне в тебе нравится

сказала она

что ты неотесан —

посмотри на себя: сидишь тут

с банкой пива в руке

с сигаретой во рту

посмотри на

свое грязное волосатое брюхо

прущее из-под

рубашки.

ботинок на тебе нет

а правый чулок

дырявый

и из дырки торчит

большой палец.

ты не брился

4 или 5 дней.

зубы у тебя желты

а брови

свисают

косматые

и на тебе столько

рубцов

зарубится кто угодно

от страха.

у тебя в ванне

всегда полоса

грязи

телефон

весь

засален

а

половина дряни в

холодильнике уже

сгнила.

ты никогда не

моешь машину.

на полу

валяются газеты

недельной давности.

ты читаешь грязные

журнальчики

и у тебя нет

телевизора

но ты заказываешь

пойло из

винной лавки

и хорошо оставляешь

на чай.

а лучшее в том что

ты не толкаешь бабу в

постель

к себе.

тебя это вроде

совсем не интересует

и когда я с тобой разговариваю

ты ничего

не произносишь

а просто

шаришь взглядом

по комнате или

скребешь

в затылке

типа не

слышишь меня.

у тебя в мойке

старое мокрое

полотенце

и фотография

Муссолини

на стене.

и ты никогда не

жалуешься

ни на что

и никогда не

задаешь вопросов

а я

знаю тебя уже

полгода

но понятия

не имею

кто ты.

ты словно

какая-то

закрытая ставня

но как раз это

мне в тебе

нравится:

твоя неотесанность:

женщина может

выпасть

из твоей

жизни и

забыть тебя

очень быстро.

женщине

некуда идти

только ВВЕРХ

после того как

бросит тебя,

милый.

должно

быть

лучше тебя

ничему не

произойти

с

девчонкой

которой нечем

заняться

в данный миг

между

этим парнем

и следующим.

клевый у тебя

этот ебаный

скотч.

давай-ка сыграем

в «Скрэббл».

до СПИДа

я доволен, что до них до всех

добрался и доволен, что стольких из них

впустил

я вертел их

тыкал их

пронзал их.

столько туфель на шпильках

у меня под кроватью

что похоже на Январскую

Распродажу.

дешевые гостиницы,

пьяные драки,

телефоны звонят,

в стены колотят

я был

дик

багровоглаз

крупнояик

небрит

нищ

мерзкорот

я много

ржал

и снимал их с

табуретов в барах

как

спелые сливы.

грязные простыни

дурной вискарь

вонь изо рта

дешевые сигары

и к чертям завтрашнее

утро.

я всегда спал с

бумажником под

подушкой

деля постель с

депрессухами и

шизами.

меня не впускали в половину

гостиниц

Лос-Анджелеса.

я рад, что добрался до них до всех,

я вставлял и трахал и

пел и

некоторые

мне подпевали

в те достославные

3 часа по утрам.

когда приезжали

лягаши, это было

роскошно,

мы заваливали двери

и дразнили

их

а они ни разу не дождались

полудня

(время выписки) чтоб

нас арестовать:

не стоили мы

того

но

я думал, что мы

идем в бар,

ну и место это было – бар

около полудня, так тихо и

пусто,

там можно начать

заново,

окопаться с тихим

пивом,

оглядывая скверик

напротив —

там уточки

и высокие

деревья.

вот так,

вечно без гроша, но грош

всегда откуда-то берется,

и я ждал

готовясь

воткнуть и вдарить и пихнуть

и снова спеть

в те старые добрые времена

в те очень очень очень

старые и добрые времена

до СПИДа.

каменная глыба

Нина была из них самой

трудной,

худшая баба, кого я знал

до тех пор

а сидел я перед

своим подержанным черно-белым

телевизором

смотрел новости

как вдруг услыхал подозрительный

звук с кухни

и выскочил туда

и увидел ее с

полной бутылкой виски —

с квинтой —

она ее сцапала

и уже направлялась к двери на заднее

крыльцо

но я поймал ее и

ухватился за пузырь.

«отдай бутылку,

ебаная блядь!»

и мы стали бороться за

бутылку

и должен вам сказать —

дралась она за нее

крепко

но

пузырь я отобрал

и велел ей

уносить свою задницу

отсюда.

она жила со мной в одном доме

на задворках

наверху.

я запер дверь

взял бутылку и

стакан

подошел к кушетке

сел и

открыл бутылку и

нацедил себе хорошую

порцию.

вырубил телик и

просто сидел

и думал, какая