Бетти Смит - А наутро радость

– Я просто не понимаю, Анни. Странно, что такая прямолинейная девушка, как ты, использует столько глупых эвфемизмов…

– Что, прости? Что это значит?

– Черт возьми, ты прекрасно это знаешь. Те благопристойные словечки, которые ты употребляешь вместо того, чтобы сказать, что идешь в уборную. И все эти ахи: «о, какой плохой мальчик!», когда мне случается произнести простое англосаксонское слово.

– А тебе обязательно нужно употреблять непристойные слова, чтобы возбуждаться в постели?

– Нет, не обязательно. Я тебе скажу, что мне действительно нужно. Мне нужно двадцать пять центов… – Он осмотрелся, притворяясь, что боится, как бы кто-нибудь не услышал. – Сама знаешь для чего.

Анни рассмеялась. Роясь в сумочке, которая всегда была туго набита, она сказала:

– Интересно, почему это называется свободной любовью. Ну, знаешь, как в Гринвич-Виллидж? [13] Гринвич-Виллидж – район богемы в Нью-Йорке.

– Анни, ты не можешь найти еще один пятицентовик? Я терпеть не могу расплачиваться пенни.

– Деньги есть деньги, – возразила она.

– Потрясающе! – Он изобразил преувеличенное восхищение. – Ты это сама придумала?

Она широко раскинула руки и с чувством произнесла:

– Поцелуй меня, мой дурачок!

Карл поцеловал ее и направился к двери. Взявшись за дверную ручку, он сказал:

– Послушай, малышка! Когда ты отказываешься произносить «непристойные» слова и твердишь, что не станешь их говорить, это возбуждает гораздо больше, чем если бы ты их действительно произносила.

– Ах ты!.. – Анни схватила пепельницу. Карл успел закрыть за собой дверь, прежде чем та в нее угодила. На этот раз она не разбилась, так как была металлической.

Он открыл дверь и заглянул внутрь:

– И более того – ты это знаешь !

Карл бегал быстрее Анни. Он уже несся по улице, прежде чем она спустилась до середины лестницы.

Несколько дней спустя, когда он вернулся домой, она торжественно объявила:

– Я наконец-то нашла работу!

Карл обрадовался, но радость мгновенно сменилась грустью. Радость была вызвана тем, что их финансовое положение немного улучшится. Но он огорчился, так как ему стало стыдно. Кое в чем он был старомоден. В его поколении мужчину считали лентяем, если жене приходилось оказывать ему финансовую поддержку. Ему было стыдно, и он чувствовал себя ничтожным человеком. Это ему не понравилось, и Карл выместил свой стыд на Анни, обратившись к ней грубым тоном:

– И где же ты будешь работать?

– Полный день по субботам в «центовке». А еще пару вечеров в неделю буду присматривать за маленькой дочерью одной леди, когда ей нужно будет куда-нибудь уйти.

– Можно мне назначать тебе свидания, чтобы иногда видеться с тобой? – съязвил он.

– О, Карл! Я думала, ты обрадуешься!

– Как ты нашла эти занятия? Прости – работу?

– Ну, я спросила управляющего универсама. Он сказал, что по субботам будет много работы из-за рождественских покупок. А потом я заметила записку на доске объявлений в Кэссон-Холл. Там говорилось, что одной леди нужна ответственная девушка, чтобы присматривать по вечерам за послушным ребенком, и…

– Как фамилия этой леди?

– Миссис Картер.

Картер! Эта фамилия насторожила его. Картер… Картер… Это что-то ему напомнило…

– Карл, ты позволишь мне посидеть у тебя на коленях? Пожалуйста!

Они сидели в качалке, и Анни крепко обнимала его.

– Мне непременно нужно было найти работу, Карл. На счету в банке осталось всего восемь долларов.

Он уткнулся в ее шею и ответил:

– Я знаю, любимая. Знаю.

Они немного посидели молча.

Наконец он сказал:

– Тебе не придется отказаться от твоих занятий, не так ли?

– О нет! Вот почему я искала не постоянное место, а временную работу.

– В любом случае я рад: ведь эти занятия так много для тебя значат.

– О, Карл! – Анни вдруг выпрямилась. – Я забыла тебе сказать. Это так чудесно! Ты знаешь моего Профа? Так вот, он сказал, что в следующем семестре у них будет повторный курс. Он полагает, что мне нужно ходить на другие занятия. И он собирается договориться, чтобы я посещала занятия по драматургии. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что это чудесно!

– Все просто замечательно, Карл. В рождественские каникулы я смогу ежедневно работать полный день – так сказал управляющий в универсаме.

– А я тоже подыскал работу, – сообщил он. – В скобяной лавке. С девяти до девяти. Двадцать долларов за неделю перед Рождеством.

– Это будет чудесное Рождество! Наше первое Рождество вместе, Карл.

– Анни, – вдруг спросил он, – эту Картер зовут Беверли?

– Да. А что?

– О, не знаю. Я где-то что-то слышал о ней. Никак не могу вспомнить.

– Она милая, Карл. И у нее красивый дом. У нее маленькая дочь, Джоанна. Ей четыре годика. Она такая прелесть! Правда, не такая хорошенькая, как ее мама. Но мне нравится эта малышка.

– Картер… Бев Картер. Гм-м… – Карл покачал головой. – Может быть, тебе не стоит начинать там работать, пока я не выясню…

– А в чем дело, Карл?

– Я что-то такое где-то слышал…

– Ты ее знаешь! – воскликнула Анни, у которой мгновенно возникли подозрения. – Ты боишься, что я что-нибудь узнаю.

– Я эту женщину никогда в глаза не видел.

– Это ты так говоришь.

– Нет, это правда, Анни.

– Я собираюсь работать на нее. И если я узнаю что-нибудь про вас с ней…

– Анни, ты не должна быть такой ревнивой. Это тебе не идет. А если бы я стал ревновать? Ты вечно говоришь об этом твоем бакалейщике. Представь, что я приревную к нему.

– Генри? Ревновать к бедному старому Генри? Да ты с ума сошел!

– Любимая, откажись от этой работы. Ради меня.

– Я уже дала согласие, – возразила Анни.

Бев Картер была скорее моложавой, нежели молодой. У нее были высокие скулы и два белых бугорка у основания шеи. Груди были маленькие, но она выгодно подчеркивала их низким декольте или облегающим лифом. И живот, и зад были плоскими. Она очень хорошо одевалась и, по мнению Анни, была шикарной женщиной. Бев не увлекалась побрякушками: ее единственным украшением был золотой браслет с дюжиной болтавшихся брелоков, звякавших при каждом движении. От нее исходил слабый аромат экзотических духов.

Ее обращение с Анни было корректным: она относилась к ней не как к служанке, но и не как к другу. Анни нравилась ей, но не интересовала. А Бев нравилась Анни и вызывала у нее интерес. И ей очень нравилась квартира этой женщины.

– Сплошные окна, – рассказывала она Карлу. – Никаких обоев. Стены выкрашены в бледно-желтый цвет, и на них развешаны картины. Я не имею в виду такие картины, как «Бабушка» Уистлера.

– Мать, – поправил он.

– В любом случае у нее… совсем другие картины. Приходится спрашивать, что это такое, потому что они непонятные. Но это неважно, так как краски как бы вызывают у тебя волнение. Миссис Картер сказала: необязательно знать, что это такое. Эти картины нужно чувствовать .