Трумен Капоте - Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество

Пока я раскладывал стол, Дворняжка запрыгнула на кровать и присела там попи́сать. Я хотел ее схватить, но Кейт меня остановила:

– Не беспокойтесь. Эта кровать и не такое видела. Ваша собачка такая страшненькая, просто прелесть! Похожа на панду – такие же белые круги вокруг глаз. Сколько ей?

– Три или четыре месяца. Мне ее подарил мистер Нельсон.

– Лучше бы подарил ее мне ! Как зовут?

– Дворняжка.

– Ну что вы, разве это подходящая кличка для такой лапочки? Давайте придумаем что-нибудь получше.

Когда я установил стол, Кейт скатилась с кровати, сбросила с себя воздушное коротенькое неглиже и осталась совершенно нагой. Волосы у нее на лобке были того же медового рыжего оттенка, что и на голове – выходит, она точно не красилась. Кейт была худа, однако к ее безупречному телу не хотелось прибавить ни грамма; из-за царственной осанки она казалась выше, чем была на самом деле – где-то пять футов восемь дюймов [54] 172 см. , примерно с меня. Ее небольшая крепкая грудь почти не колыхалась, когда она подошла к граммофону и включила испанскую музыку. Гнетущую тишину оживила гитара Сеговии. Затем Кейт молча легла на массажный стол, и ее волосы свесились с края. Она со вздохом прикрыла сияющие глаза – словно готовилась к наложению слепка для посмертной маски. Косметики на ее лице не было, да она в ней и не нуждалась: на высоких скулах лежал теплый естественный румянец, а приятно надутые губки имели розовый оттенок.

Я ощутил явственное шевеление в паху, которое быстро окрепло, когда я окинул взглядом все ее здоровое, безупречно вылепленное тело, сочные соски, крутой изгиб бедра, расслабленные ноги и тонкие ступни, отмеченные единственным изъяном: мозолями от лыжных ботинок на больших пальцах. Руки у меня вспотели и задрожали; «Брось, П.Б., негоже профессионалу так себя вести!» – проклинал я себя. Тем не менее мой член упорно рвался из ширинки. Видите ли, прежде со мной ничего подобного не случалось, хотя я массажировал (и не только массажировал) множество соблазнительных женщин. Впрочем, признаю, они в подметки не годились этой Галатее. Я вытер ладони о брюки и начал разминать ее шею и плечи – месил упругую кожу и сухожилия так, словно щупал тонкую дорогую ткань на базаре. Поначалу Кейт была напряжена, но в моих руках постепенно расслабилась, обмякла.

– Хммм, – протянула она, точно засыпающее дитя. – Приятно. Скажите, как же вы угодили в лапы нашего проказника, мистера Нельсона?

Я обрадовался разговору – что угодно, лишь бы не думать о предательском стояке. Поэтому рассказал Кейт не только о нашей с Тузом встрече в Танжере, но и – вкратце – о жизни П. Б. Джонса и его похождениях. Родился в Сент-Луисе, рос в католическом приюте до пятнадцати лет, а потом сбежал в Майами, где пять лет проработал массажистом. Скопив немного денег, переехал в Нью-Йорк и попытал удачи на писательском поприще. Добился ли я успеха? И да, и нет. Мне удалось напечатать сборник рассказов, но его обошли вниманием и критики, и читатели. Раздавленный этим обстоятельством, я уехал в Европу и несколько лет путешествовал, болтался без дела и фактически попрошайничал, одновременно пытаясь закончить свой первый роман. Увы, роман тоже оказался никому не нужен, так что теперь я вновь плыву по течению и дальше завтрашнего дня планов не строю.

Тут я добрался до ее живота, помассировал его круговыми движениями и спустился к бедрам. Глядя на ее розоватые лобковые волосы, я вспомнил Элис Ли Лэнгмен, точнее – рассказ о ее польской любовнице, которой нравилось набивать передок черешней, а потом одну за другой вытаскивать ягоды и съедать. Мое воображение моментально взялось за дело: я представил мягкие ягоды черешни без косточек в миске с теплым, сладким и жирным кремом. Своими аппетитными пальчиками Кейт берет перемазанные кремом ягоды и вставляет… Ноги у меня подкосились, член пульсировал, яйца сжались, как кулак скупердяя. Я извинился и ушел в ванную, а Дворняжка побежала следом и озадаченно, словно любопытный эльф, наблюдала, как я расстегиваю ширинку и дрочу. Это не заняло много времени: буквально пара движений, и я залил спермой кафельный пол, чуть потоп не устроил. Стерев все следы салфеткой, я умылся, вытер руки и вернулся к клиентке – ноги у меня все еще были ватные, как у морячка, которого одолела морская болезнь, а член пытался вяло салютовать.

Мансардное окно было залеплено промозглыми парижскими сумерками; свет лампы подчеркивал изгибы ее тела, обрисовывал контур лица. С улыбкой и едва заметной смешинкой в голосе она спросила:

– Полегчало?

Я ответил чуть резче, чем хотел:

– Перевернитесь, пожалуйста!..

Я помассировал ее затылок и взялся за позвоночник: гибкое тело вибрировало, как у мурлыкающей кошки.

– Знаете, я придумала вашей собаке кличку. Фиби. У меня раньше была пони по имени Фиби. И собака. Но надо сперва спросить Дворняжку. Дворняжка, хочешь, чтобы тебя звали Фиби?

Та помочилась на ковер.

– Видите, ей нравится! Мистер Джонс, можно попросить вас об одолжении? Оставьте мне Фиби на одну ночь! Ненавижу спать одна. И так соскучилась по своей Фиби…

– Я не против, если… Фиби не против.

– Спасибо, – просто ответила Кейт.

Но я был против. Мне казалось, если я оставлю собаку с этой колдуньей, Дворняжка уже никогда не будет моей. Или я уже буду не свой. Я будто сорвался в бурный пенистый поток, и ледяная вода понесла меня, потащила навстречу живописным и губительным порогам. Тем временем мои руки разминали ее спину, ягодицы, ноги… Кейт задышала ровно и ритмично. Убедившись, что она заснула, я наклонился и поцеловал ее щиколотку.

Она шевельнула ногой, но не проснулась. Я присел на край кровати, а Фиби – да, Фиби , – свернулась рядом калачиком и почти сразу задремала. Меня любили, однако сам я любви еще не знал – и не мог понять этих странных порывов, желаний, что стремительно уносили меня вниз, подобно саням для бобслея. Как же быть, как пробудить в Кейт Макклауд уважение и ответную любовь? Я окинул взглядом комнату и остановился на каминной полке и столиках, заставленных портретами ее сына, очень серьезного мальчика – серьезного даже на тех фотографиях, где он улыбался, лизал мороженое или смешно гримасничал. «Укради его» – таков, кажется, был совет Черной Герцогини? Нелепо и глупо, но я живо представил, как выхватываю из ножен меч и мчусь сквозь огненные геенны, кастрирую драконов и героически возвращаю дитя в объятия любящей матери. Мечты. Пьяные фантазии. Чутье подсказывало мне, что этот мальчик – ключ от всех дверей. Я осторожно прокрался в коридор, не потревожив сна Фиби и ее новой хозяйки.

Перекур. Надо заточить карандаши и достать новый блокнот.