Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Напыщенный голос поднимался и падал, будто он исполнял странное песнопение. Глаза были неподвижны, взгляд величественен и угрюм; суровые черты застыли в маске мрачного вдохновения, которое владело им тайно, бурлило в нем, вознося к зыбким вершинам безоговорочной веры в собственную правоту. Он то и дело осенял ее голову своей десницей, обращаясь к этой грешнице с возвышения, и, подобно карающей добродетели, с глубокой и чистой радостью наблюдал со своей крутой вершины, как каждое веское слово бьет и ранит, будто брошенный камень.

«Строгие принципы – это приверженность правилам», – заключил он после паузы.

«А что такое правила?» – спросила она, чеканя каждое слово, не отнимая рук от лица.

«У тебя помутился рассудок! – вскричал он в праведном гневе. – Вот это вопрос! Какая мерзость! Посмотри на себя – и ты увидишь ответ, если, конечно, захочешь его увидеть. Правила – это все, что не оскорбляет общепринятых убеждений. Все, что продиктовано совестью. А общепринятые – потому что они самые лучшие, самые благородные, единственно возможные правила. Они переживут…»

Он не без удовольствия заметил про себя, что речь его отличается философской глубиной, но времени посмаковать этот факт не было: замолчать он не мог, ибо вдохновение, зов благородной истины влекли его вперед.

«Ты должна уважать нравственные устои общества, благодаря которому стала такой, какая ты есть. Быть верной ему. Вот что такое долг. Вот что такое честь. Вот что такое честность».

Он почувствовал сильное жжение внутри, как будто глотнул чего-то горячего. Он шагнул к ней. Она выпрямилась и посмотрела на него; ее взгляд, полный взволнованного ожидания, лишь подогревал в нем ощущение чрезвычайной важности момента. Потеряв контроль над собой, он заговорил необычайно громко.

«Ты спрашиваешь, что такое правила? Подумай только. Кем бы ты стала, если б ушла с этим жутким бродягой?.. Кем бы ты стала?.. Ты! Моя жена!..»

Он увидел в отражении трюмо, как он стоит: в полный рост, с лицом настолько бледным, что с такого расстояния оно было похоже на череп с черными провалами глазниц. Воздев руки, он, казалось, собирается обрушить проклятия на ее склоненную голову. Устыдившись такой неподобающей позы, он поспешно сунул руки в карманы.

«Ах! А сейчас я кто?» – едва слышно пробормотала она будто сама себе.

«Волею судеб ты все еще супруга Алвана Хёрви – необыкновенная удача, я тебе скажу», – ответил он вальяжно. Он прошел до дальнего угла комнаты и, обернувшись, увидел, что сидит она очень прямо, сцепив руки на коленях, и не моргая, будто слепая, смотрит невидящим взором на яркое и ровное пламя в челюстях бронзового дракона.

Он подошел к ней почти вплотную и встал, расставив ноги. Не вынимая рук из карманов, он какое-то время смотрел на нее сверху вниз. Казалось, он переворачивает в голове целый ворох слов, складывая из невыносимого множества мыслей свою следующую речь.

«Ты довела меня до предела», – сказал он наконец. Произнеся это, он вдруг почувствовал, как твердая почва морального превосходства уходит у него из-под ног и волна необузданного гнева на заблудшее создание, едва не отравившее всю его жизнь, низвергает его с нравственной вершины. «Да, уж мне пришлось испытать больше положенного человеку, – продолжил он с праведной горечью. – Это было несправедливо. Что на тебя нашло?.. Что в тебя вселилось?.. Написать такое… После пяти лет абсолютного счастья! Ей-богу, никто не поверит… Неужели ты не понимала, что ты не сможешь просто уйти? Вот и не смогла… Это просто невозможно, понимаешь? Ведь так? Подумай. Да?»

«Да, невозможно», – покорно прошептала она.

Это покорное согласие, данное с такой готовностью, не утешило и не ободрило его, а, напротив, пробудило страх – тот страх, что пробуждается, когда в условиях, которые мы привыкли считать совершенно безопасными, вдруг чувствуется дыхание близкой и непредвиденной беды. Конечно, невозможно! Он это знал. Она это знала. И признала это. Это было невозможно! Тот человек тоже это знал, равно как и любой другой. Не мог не знать. И все же эти двое сплели заговор против его мирной жизни – преступная затея, верить в успех которой у них не было никаких оснований. Никаких оснований! Ни единого! И все ж, как близко… Содрогнувшись, он увидел себя одиноким изгнанником в царстве неуправляемого безудержного сумасбродства. Ни предвидеть, ни предсказать, ни обезопасить себя там нельзя. Ощущение было невыносимым, наподобие того опустошающего ужаса, что охватывает, когда теряешь последнюю надежду. В свете этой мысли бесславный инцидент показался ему полностью оторванным от реальности, от земных условностей и даже от земных страданий; он обернулся мучительным откровением, страшным, разрушительным знанием о слепой дьявольской силе. Он испытал какое-то смутное отчаяние, вспышку безумного желания сдаться на милость этому непостижимому злу, может даже молить о пощаде. Но вдруг пришло осознание несомненности, неизбежности того, что ради продолжения жизни зло надо забыть и решительно отвергнуть, а знание о нем – изгнать из памяти, с глаз долой, как люди гонят прочь из повседневной жизни мысль о неизбежной смерти. Он внутренне напрягся, и в следующее мгновение это показалось ему очень даже выполнимо, на удивление легко, если только строго придерживаться фактов и разбираться в их хитросплетениях, не углубляясь в суть. Почувствовав, что молчание затянулось, он предупреждающе откашлялся и произнес твердым голосом:

«Я рад, что ты чувствуешь это… необычайно рад… ты это почувствовала как раз вовремя. Ты же не можешь не понимать…» – он неожиданно запнулся.

«Да… я понимаю», – пролепетала она.

«Еще бы, – сказал он, глядя на ковер и говоря так, будто размышлял о чем-то другом. Затем он поднял голову: – Не могу поверить… даже после такого… после такого… что ты совершенно… совершенно другая… не такая, как я думал. Для меня… это что-то немыслимое».

«И для меня», – выдохнула она.

«Сейчас – понятно, – ответил он. – А сегодня утром? А завтра?.. Вот что бывает…»

Он вздрогнул, как будто осознав смысл своих слов, и резко оборвал себя. Казалось, что любая цепь рассуждений приводит его в царство беспросветной, неисправимой глупости, вызывает воспоминания о таких вещах и страх перед такими силами, о которых лучше не знать вовсе. Он быстро добавил:

«Положение у меня очень болезненное, затруднительное… Я чувствую…»

Он пристально смотрел на нее со страдальческим видом, как будто страшно угнетенный внезапной неспособностью выражать свои потаенные мысли.

«Я готова уйти, – сказала она очень тихо. – Нужно было лишиться всего… чтобы понять… чтобы узнать…»

Ее подбородок упал на грудь, она вздохнула и затихла. Он нетерпеливого поднял руку в знак согласия.