Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

«Но, – вскричал я, изумленный этим заключением, – если бы это происходило на самом деле – а ведь она и не знала, что это спектакль, – чего она могла от него ожидать?»

Ни один мускул не дрогнул на лице мистера Икс.

«Бог его знает. Мне представляется, что за всю ее жизнь это очаровательное, великодушное и независимое создание не посетила ни одна искренняя мысль; то есть мысль, ни связанная с мелким человеческим тщеславием, ни продиктованная некими общепринятыми представлениями. Так или иначе, но, пройдя несколько шагов, она протянула руку онемевшему Севрину. И это, по крайней мере, не было жестом. То было естественное движение. Чего она от него ждала, кто его знает? Видимо, невозможного. С уверенностью могу сказать, что того, на что он решился еще до ее протянутой в открытой мольбе руки, она не ожидала. Руки протягивать было уже не обязательно. С того момента, как он увидел, что она входит в подвал, он принял решение пожертвовать своей будущей карьерой и сбросить непроницаемую, накрепко прилипшую к нему маску, которую он носил с такой гордостью и…»

«Вы хотите сказать, – в недоумении перебил я, – что это Севрин был тем самым…»

«Да. Самым последовательным и опасным, самым коварным из осведомителей. Профессионалом, просчитывающим каждый шаг. Гением вероломства. К счастью для нас, это был уникальный персонаж. Я же говорю – фанатик. Опять-таки к счастью для нас, он влюбился в доведенные до совершенства невинные жесты этой девушки. Будучи сам актером до мозга костей, он, вероятно, верил в абсолютную ценность условных знаков. То, что этот профессионал угодил в такую дурацкую западню, можно объяснить лишь тем, что два столь всепоглощающих чувства не могут ужиться в одном сердце. Увидев, что опасность угрожает той, что, пусть неосознанно, была вторым актером в этой комедии, он утратил и дальновидность, и проницательность, и умение бесстрастно оценивать ситуацию. Более того, в первый момент он даже перестал владеть собой. Но сумел взять себя в руки, подчиняясь необходимости немедленно что-то предпринять – необходимости, которая казалась ему неотложной. Но что именно? Понятное дело, как можно скорее вытащить ее из этого дома. Намерение это овладело всем его существом. Я вам говорил, что он жутко перепугался. Но боялся он не за себя. Совершенно непредвиденная и преждевременная облава удивила и раздосадовала его. Можно даже сказать – взбесила. Финальную сцену своих предательств он привык разыгрывать с такой искусностью, что его репутация революционера оставалась незапятнанной.

Тем не менее он, видимо, решил доиграть свою роль до конца и не собирался скидывать маску. И только когда он понял, что девушка находится в доме, все его актерское мастерство – и деланное спокойствие, и временно обузданный фанатизм, и маска – все как ветром сдуло приступом паники. С чего бы ему паниковать, спросите вы? Ответ на поверхности. Он вспомнил – или, осмелюсь предположить, никогда и не забывал – о том, что там, на верхнем этаже, Профессор проводит свои опыты в окружении бесчисленных банок из-под „Сухих супов Стоуна“. Пары таких баночек хватило бы, чтобы похоронить нас на месте под грудой кирпичей. Севрин, разумеется, знал об этом. В том, что прекрасно представлял себе, что за человек этот Профессор, сомневаться не приходится. Сколько он перевидал таких персонажей! Или, быть может, он поверил, что Профессор сделает то, что на его месте сделал бы он сам. Так или иначе, эффект был достигнут. Он вдруг заговорил громко и властно:

„Выведите женщину. Немедленно“.

Проговорил он это хрипло, как ворона, – несомненно, сказалось сильное волнение. Через секунду хрипота исчезла. Но эти роковые слова вырвались из сведенного судорогой горла резким, нелепым карканьем. Можно было не отвечать. Спектакль завершился. Но человек, изображавший инспектора, счел необходимым рявкнуть:

„Скоро уведут, вместе с остальными“.

Это была последняя реплика комедийной части этой занимательной истории.

Позабыв обо всех на свете, Севрин шагнул к нему и схватил за лацканы пальто. Видно было, как под тонкой, выбритой до синевы кожей щек гневно ходили желваки.

„Снаружи дежурят ваши люди. Сейчас же уведите даму домой. Слышите? Быстро. А там уже разберетесь с тем, кто наверху“.

„А! Наверху еще кто-то есть, – открыто глумился тот. – Что ж, его приведут немедленно, и он еще успеет застать развязку“.

Но Севрин, не помня себя, на тон даже внимания не обратил.

„Что за идиот вас сюда прислал? У кого там руки чешутся? Испортить все не терпится? Вам что – приказ не растолковали? Вы хоть что-нибудь знаете? Невероятно. Смотрите…“

Он опустил воротник и, засунув руку за пазуху, лихорадочно стал нащупывать что-то под рубашкой, пока не вытащил небольшой квадратный мешочек из мягкой кожи. Видимо, он носил его на шее как нагрудный кошелек, разорванные концы тесемки свисали у него из кулака.

„Загляните внутрь“, – выплюнул он, швыряя кошелек тому в лицо. И сразу же повернулся к девушке. Она стояла за ним молча и совершенно неподвижно. Ее застывшее бледное лицо могло показаться спокойным. Только широко раскрытые глаза были еще больше, еще темнее.

Он говорил быстро, нервно и самоуверенно. Я отчетливо слышал, как он заверил, что сейчас же ей все станет ясно, как белый день. Ничего больше мне разобрать не удалось. Он стоял совсем рядом с ней, но не касался ее даже мизинцем, она же тупо уставилась на него. На мгновение, правда, ее веки опустились медленно и картинно, длинные черные ресницы легли на белую кожу, и казалось, она вот-вот упадет в обморок. Но с места она так и не сдвинулась, даже не покачнулась. Он громко пригласил ее немедленно следовать за ним и, не оглядываясь, направился к двери в конце подвала. И она действительно сделала один-два шага за ним. Конечно, дойти до двери ему не дали. Последовали озлобленные возгласы, завязалась короткая ожесточенная схватка. С силой отброшенный назад, он полетел на нее спиной. Она распростерла руки, изображая смятение, сделала шаг назад, и его голова ударилась об пол как раз рядом с ее ботинком.

Он что-то прорычал в смятении. Но пока он медленно и оцепенело поднимался, истинная картина раскрылась и для него. Мужчина, которому он всунул в руки кожаный мешочек, извлек оттуда узкий голубоватый листок. Он поднял его над головой, и так же, как и после потасовки, воцарилась выжидательная тревожная тишина. Он презрительно бросил бумагу со словами: „Думаю, товарищи, в этом доказательстве нет необходимости“.

Со скоростью мысли девушка схватила порхавший клочок. Развернула обеими руками, просмотрела бумагу. Затем, не поднимая глаз, разжала руки, и листок полетел дальше.

Позже я внимательно рассмотрел сей любопытный документ. Он был подписан весьма высокопоставленной персоной, заверен печатью и завизирован другими высокими официальными лицами нескольких европейских стран. Несомненно, в его ремесле (или лучше сказать „миссии“?) такая охранная грамота могла быть полезна. Даже полиция – за исключением самых высоких чинов – знала его как Севрина, знаменитого анархиста.