Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Дэвидсон мгновенно выпрыгнул из шлюпки, открыл иллюминатор и едва разглядел внизу согнувшихся над люком грабителей. Они испуганно взглянули наверх, и в тот же миг француз за дверью завопил: «Trahison – trahison!» [45] Измена – измена! ( франц. ). Они бросились из каюты, спотыкаясь друг о друга и ужасно сквернословя. Выстрелив сверху, Дэвидсон никого не задел; тогда он взобрался на крышу надстройки и оттуда снова открыл огонь по темным, мечущимся по палубе силуэтам. Послышались ответные выстрелы; пальба, беспорядочные вспышки и разрывы заставили Дэвидсона укрыться за вентиляционной трубой и вести огонь, пока не послышались щелчки затвора. Отбросив уже бесполезный револьвер, Дэвидсон взял в правую руку второй.

Сквозь грохот Дэвидсон различал разъяренные крики француза «Tuez-le! Tuez-le!» [46] Убейте его! Убейте его! ( франц. ). , перемежавшиеся жуткими проклятиями в адрес сообщников. Они, конечно, стреляли по Дэвидсону, но думали только о том, как бы побыстрее убраться. В свете последних выстрелов Дэвидсон увидел, как грабители перебираются через леера. Он был уверен, что попал в цель больше одного раза. Бандиты на два голоса завопили от боли, но, судя по всему, оба остались на ногах.

Дэвидсон облокотился на фальшборт и не спеша перезарядил револьвер. Он был абсолютно уверен, что они больше не вернутся. Преследовать же их по темному берегу у него не было ни малейшего желания. Что они там делали, он понятия не имел. Наверное, зализывали раны. Неподалеку от отмели невидимый в темноте француз поносил своих сообщников, судьбу и весь мир. Он замолчал на секунду, а затем издал страшный вопль: «Эта женщина! Это она нас сдала!», – и убежал в ночь.

От внезапного осознания у Дэвидсона перехватило дыхание. Он с ужасом понял, что его тактическая хитрость выдала Анну с головой. Он не сомневался ни секунды. Теперь его очередь ее спасти! Он спрыгнул на берег. Не успел он коснуться причала, как услышал леденящий кровь вопль, насквозь пронзивший его душу.

В хижине все еще горел свет. Дэвидсон с револьвером в руке уже направлялся к ней, но очередной вопль, раздавшийся слева, заставил его сменить направление.

Дэвидсон пошел на крик, но вскоре снова остановился в нерешительности. Эта нерешительность стоила ему дорого. Он догадался, что именно произошло. Хохотушке удалось выбраться из дома, и теперь по открытой местности ее преследовал разъяренный француз. Дэвидсон надеялся, что она попытается укрыться на «Сисси».

Все замерло вокруг Дэвидсона. Даже если Анна не добралась до корабля, тишина означала, что в темноте ей удалось ускользнуть от француза.

Дэвидсон выдохнул, но, по-прежнему пребывая в ужасном беспокойстве, направился к реке. Он не ступил и пары шагов, как крик разорвал тишину снова где-то неподалеку от дома.

Дэвидсон подумал, что француз наверняка потерял след бедной женщины. Потом воцарилась тишина. Но страшный головорез не оставил своего кровавого замысла. Француз рассудил, что Анна попробует проскользнуть обратно к ребенку, и решил притаиться за домом в ожидании жертвы.

Скорее всего, было так. Когда она вступила в косой луч света по приставленной к дому лестнице, жаждущий мести калека накинулся на нее. Увидев француза, Анна снова издала тот пронзающий душу вопль и бросилась бежать, спасаясь от смерти.

В этот раз она бежала к реке, но не по прямой. Ее крики и вопли кружили вокруг Дэвидсона. Он тотчас развернулся и побежал в темноту, ориентируясь только на звук. Он хотел закричать: «Сюда, Анна! Я здесь!» – но не мог. Горло у него пересохло, и пот проступил у него на лбу от этой погони, невидимой и оттого еще более жуткой. Последний и самый громкий крик Хохотушки внезапно оборвался.

Наступившая тишина пугала еще больше. Дэвидсону стало дурно. Он с трудом оторвал ноги от земли и пошел вперед, вперив взгляд в темноту и не выпуская из руки револьвер. Внезапно в паре ярдов от него громоздкая фигура выскочила как из-под земли и скрылась во мраке. Он инстинктивно выстрелил и побежал вдогонку, но тут же растянулся на земле, споткнувшись обо что-то мягкое.

Еще в падении он понял, что он споткнулся о тело Хохотушки Анны. Дэвидсон приподнялся и, стоя на коленях, попытался взять ее на руки. Почувствовав, как обмякло ее тело, он оставил свои попытки. Анна лежала лицом вниз, ее длинные волосы рассыпались по земле. Некоторые локоны намокли. Дэвидсон ощупал голову и обнаружил место, где в проломленном черепе утопали пальцы. Он и без этого знал, что Анна мертва. Француз сбил ее с ног ударом сзади и, навалившись ей на спину, бил ее гирей по голове, той самой гирей, которую она сама привязала к его культе, пока вдруг не явился Дэвидсон и не спугнул его.

Дэвидсон склонился над забитой до смерти женщиной, его мучали угрызения совести. Она умерла за него. Он как будто утратил мужество. Впервые он почувствовал страх. В любой момент из темноты его мог атаковать убийца Хохотушки Анны. Он признавался мне, что у него промелькнула мысль просто бросить это несчастное тело и уползти от него на четвереньках к кораблю. Он признавался, что даже начал ползти…

Сложно представить себе Дэвидсона, ползущего на своих четырех от тела убитой женщины, – он был ошарашен и разбит, ведь в каком-то смысле она отдала свою жизнь за него. Но далеко уйти он не мог. Его остановила мысль о сыне Хохотушки, точнее ее слова, Дэвидсон запомнил их в точности, что ему в жизни не досталось ни малейшего шанса.

Жизнь маленького человека, которого эта женщина оставила одного, предстала в сознании Дэвидсона осененной священным долгом. Он встал на ноги и, все еще испытывая внутреннюю дрожь, повернулся и пошел к дому.

Несмотря на все ужасы этой ночи, Дэвидсон был настроен очень решительно; и все же раздробленный череп Анны так поразил его воображение, что он чувствовал себя беззащитным в окружавшей его тьме. То тут, то там ему мерещились шаги безрукого убийцы. Но от цели он не отклонился. И все-таки добрался до мальчика. В доме было пусто. Полнейшая тишина сопровождала его на всем пути, и лишь когда он уже спускался по лестнице с Тони в руках, слабый стон достиг его ушей. Звук как будто доносился из темноты между сваями, на которых стоял дом, но проверять Дэвидсон не стал.

Нет нужды подробно рассказывать, как Дэвидсон взошел на корабль с бременем, которое злая судьба Анны бросила ему на руки; как на следующее утро его перепуганная команда издалека наблюдала за положением дел на судне, прежде чем вернуться на борт; как Дэвидсон сошел на берег и вместе со своим до смерти перепуганным инженером замотал тело в хлопковую простыню и оставил на борту, чтобы позже похоронить в море. Занятый своими благородными делами Дэвидсон заметил большую кучу белого тряпья, что валялась возле угловой опоры дома. То, несомненно, был француз. Вспомнив ночной стон, Дэвидсон понял, что его наудачу выпущенная пуля стала для убийцы несчастной Анны смертельной.