Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Она и об этом тебе рассказала? — процедил Крейг, стараясь не выказать гнева.

— Да, и еще о многом.

— А что она знает о моей парижской приятельнице?

— Понятия не имею. Слышала лишь то, что она мне сказала. Будто эта дама бессовестно молода для тебя, выглядит как маникюрша и охотится исключительно за твоими деньгами.

— Маникюрша? — рассмеялся Крейг. — Очевидно, она никогда не видела мою приятельницу.

— Ошибаешься, видела. И даже устроила ей скандал.

— Где?!

— В Париже.

— Она была в Париже? — недоверчиво переспросил Крейг.

— Совершенно верно. Исключительно ради тебя. Высказала даме все, что думает об авантюристках, которые охмуряют старых дураков и разрушают счастливые браки.

Крейг восхищенно покачал головой.

— Подумать только, Констанс мне ни слова не сказала.

— Знаешь, есть вещи, о которых женщины предпочитают не распространяться, — пояснила Энн. — Кстати, ты познакомишь меня с Констанс?

— Конечно, — неловко пробурчал Крейг. Обнимая дочь в аэропорту, он и помыслить не мог, что их беседа примет такой оборот.

— Зато в Женеве я здорово позабавилась, — продолжала Энн. — Пришлось обедать в «Ричмонде» с мамочкой, ее дружком и со всеми прибамбасами.

Крейг ничего не ответил. Не хотел обсуждать с дочерью любовника своей жены.

— Этакий помпезный осел, — продолжала дочь. — Бр-р-р. Расселся, как у себя дома, заказывает икру, орет на официанта. Вино, видите ли, не то, а потом удостаивает галантной беседой пять минут мамулю, а пять — меня. Строго по очереди. Теперь я понимаю, почему уже с двенадцати лет ненавидела мамочку.

— Это не так, — мягко возразил Крейг. Он во многом виноват. Только не в отчуждении дочерей от жены.

— Так, папа. Так. О, почему ты столько лет покорно выносил этого жалкого зануду, который притворялся твоим другом, почему ты все им спускал?

— За все надо платить, — вздохнул Крейг. — Я тоже не ангел. Ты уже взрослая, Энн, и надеюсь, давно сообразила, что наши с мамой пути много лет как разошлись…

— Разошлись? — нетерпеливо перебила Энн. — Ладно, пусть разошлись. Это вполне можно понять. Но как ты мог вообще жениться на этой стерве…

— Энн! — резко воскликнул он. — Не смей так говорить!

— И еще не могу понять, почему ты позволил ей угрожать тебе иском за адюльтер и под этим предлогом выманить все деньги! А дом! Не проще ли денька на два нанять детектива, чтобы последил за ней и увидел, что она творит?

— Я на такое не способен.

— Почему? Она же пустила за тобой ищейку!

Крейг пожал плечами:

— Не рассуждай как адвокат. Не могу — и баста.

— Ты слишком старомоден, — заключила Энн. — В этом твоя беда.

— Давай не будем больше говорить об этом, — попросил он. — Только помни: если бы я не женился на твоей матери, тебя и твоей сестры не было бы на свете. Я иногда думаю, что вы — самое главное, что у меня есть, а все остальное ломаного гроша не стоит. Поэтому, как бы ни поступала ваша мать, я благодарен ей за вас. Ты будешь помнить это?

— Попытаюсь.

Голос Энн задрожал, и Крейг испугался, что она сейчас заплачет. Странно, она даже в детстве не была плаксой.

— Но скажу только одно, — с горечью продолжала она. — Больше я не желаю видеть эту женщину. Никогда. Ни в Швейцарии, ни в Нью-Йорке, ни в Калифорнии. Нигде.

— Ты когда-нибудь передумаешь, — тихо возразил он.

— Хочешь пари?

О Господи! Семьи и семейные дрязги!

— Я хочу, чтобы вы с Маршей знали: Констанс не имеет никакого отношения к нашему разрыву. Я оставил твою мать, потому что мне все это надоело до чертиков и я был на грани самоубийства. Наш брак потерял всякий смысл, а продолжать бесцельную жизнь я не собирался. Я виню вашу мать не меньше, чем самого себя. Наступил конец, вот и все. Констанс — просто совпадение.

— Ладно, — согласилась Энн, — верю.

Она примолкла, и Крейг, облегченно вздохнув, благодарный за передышку, миновал каннский ипподром. Южные скачки… Незамысловатые победы, незасчитанные поражения. Включенные разбрызгиватели изливались мириадами водяных дуг-фонтанчиков по всему зеленому полю.

— Ну, — резковато спросила Энн, — а как насчет тебя? Веселишься?

— Можно сказать и так.

— Я беспокоилась о тебе, — сообщила она.

— Беспокоилась? — с невольным удивлением повторил Крейг. — Я всегда считал, что современная молодежь не волнуется за родителей, по крайней мере так утверждают модные теории.

— Не настолько я современна.

— А почему ты тревожилась?

— Твои письма, — коротко пояснила Энн.

— Что же в них такого?

— Вроде ничего особенного. Ничего странного. Но общий настрой… Не знаю… у меня такое ощущение, что ты недоволен собой и не уверен в том, что делаешь. Даже почерк… — Она осеклась.

— Почерк?

— Выглядит совершенно иным. Не таким четким. Словно ты разучился писать буквы.

— Может, следует отныне печатать письма на машинке? — попытался отшутиться Крейг.

— Все не так просто, — серьезно ответила она. — На факультете психологии есть преподаватель, специалист-графолог, и я показала ему два твоих письма: одно — полученное четыре года назад, а второе…

— Ты хранишь мои старые письма?

Поразительный ребенок! У него не осталось ни одного письма от родителей.

— Естественно! Ну, в общем, тот преподаватель как-то заметил, что зачастую задолго до того, как что-то случится, прежде чем появятся какие-нибудь симптомы или сам человек что-то почувствует, его почерк… вроде того как… предсказывает перемены… болезнь, даже смерть.

Крейг был потрясен ее словами, но постарался этого не показать. Энн всегда была искренней, откровенной девочкой, ничего не скрывала и выпаливала все, что приходило в голову. Он гордился и немного забавлялся этой неумолимой честностью, считая ее неопровержимым доказательством силы духа. Но теперь ему было не до смеха, ибо на этот раз правда оказалась беспощадной.

— И что же этот умник изрек насчет писем твоего папочки? — иронически осведомился он.

— Смейся, смейся! Он сказал, что ты изменился. И изменишься еще больше.

— Надеюсь, к лучшему.

— Нет, — вздохнула она. — Не к лучшему.

— Господи милостивый! Посылаешь своих деток в модный колледж за солидным образованием, а они выходят оттуда с головой, набитой всякими средневековыми суевериями. Интересно, твой графолог и хиромантией занимается?

— Как бы там ни было, — возразила Энн, — я дала себе слово сказать тебе — и сказала. А увидев тебя сегодня, я была потрясена.

— Чем, интересно.

— Ты плохо выглядишь. Очень плохо.

— О, не будь глупышкой, Энн, — рассердился Крейг, хотя был уверен в ее правоте. — Пара бессонных ночей, только и всего.

— Не только, — настаивала она. — И дело не в бессонных ночах. Тут что-то более серьезное. Не знаю, сознавал ты это или нет, но я присматриваюсь к тебе с самого детства. И как бы ты ни пытался скрыть от меня свое настроение, я всегда знала, когда ты злишься или волнуешься, когда болен или напуган…