Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Наверное, он понял, потому что слова больше не сказал, а тут и огни начали медленно гаснуть. А теперь… теперь я ничего подобного в театрах не испытываю. Зато чувство это возвращается каждый раз, когда я покупаю билет в кино. Знаешь, для сорокавосьмилетнего человека совсем неплохо сохранить те же эмоции, что и в далекой молодости. Может, потому я и придумываю для кино всяческие извинения. Пытаюсь разумно объяснить все его омерзительные недостатки, низкопробность, отвращение, с которым я подчас выхожу из зала, убеждая себя, что одна хорошая картина оправдывает сотню плохих. Что игра стоит свеч.

Он не сказал вслух, хотя хорошо знал, что хорошие фильмы не создаются для тех зрителей, которые ходят в кино по субботам. Они снимаются потому, что их нельзя не снимать, потому что они необходимы тем, кто их снимает, совсем как любое произведение искусства. Он знал, что такое муки творчества и то, что Энн именует жестокостью и капризами, то есть неотъемлемой частью процесса, включающего в себя бесконечное лавирование, уговоры, лесть, деньги, критику, беспощадные драки, несправедливость, трату нервов, имеющего конечным результатом безмерное наслаждение плодами рук своих. И даже если ты во всем этом играешь лишь ничтожную роль, все равно разделяешь это наслаждение. Теперь он понял, как эти пять лет наказывал себя, лишая этого наслаждения.

Не доезжая до мыса Антиб, он свернул на прибрежное шоссе.

— Наркоман, — повторил Крейг. — Это уже диагноз. Но довольно обо мне. Позволь мне высказать радость по поводу того, что в семье появился еще один взрослый человек.

Искоса глянув на дочь, он заметил, как она вспыхнула от удовольствия.

— Как насчет тебя? Если не считать того, что ты уже достаточно образованна и собираешься позаботиться обо мне. Каковы твои планы?

Энн пожала плечами:

— Пытаюсь сообразить, как выжить в шкуре взрослого человека. Взрослого по твоему определению. Кроме этого, единственное, в чем я уверена, — замуж пока не собираюсь.

— Что же, многообещающее начало карьеры, — кивнул Крейг.

— Не смейся надо мной! — вскинулась она. — Ты всегда меня дразнишь!

— Дразнят только тех, кого любят, — засмеялся он. — Но если тебе не нравится, больше не буду.

— Не нравится. Не такая я стойкая, чтобы выносить все это.

Он понял, что это упрек. Если двадцатилетняя девушка не обладает достаточной стойкостью, кого винить, как не отца? На отрезке пути между Ниццей и мысом Антиб он узнал о своей дочери много нового, но не слишком обнадеживающего.

Скоро они проедут мимо дома, который он снимал летом сорок девятого, дома, в котором была зачата Энн. Она никогда не приезжала сюда раньше. Интересно, заставят ли ее воспоминания о внутриутробной жизни поднять глаза и заметить высокое белое здание в саду над дорогой?

Энн не подняла глаз.

«Надеюсь, — подумал он, когда дом остался позади, — у нее хотя бы будут в жизни такие же три месяца, какие я провел в то лето с ее матерью».

Они подъехали к отелю как раз в ту минуту, когда Гейл Маккиннон выходила из дверей. Ничего не поделаешь, пришлось познакомить девушек.

— Добро пожаловать в Канны, — сказала она и, отступив на шаг, хладнокровно оглядела Энн.

«Нагло», — подумал Крейг.

— Вижу, семья ваша все хорошеет.

Чтобы положить конец дальнейшей дискуссии о степени совершенства семьи Крейг, он спросил:

— Что нового у Рейнолдса? Он в порядке?

— Насколько мне известно, жив, — небрежно отмахнулась Гейл.

— Вы его не проведали?

— Зачем? — пожала плечами Гейл. — Если он нуждается в помощи, кто-нибудь наведается. Увидимся. — Она обратилась к Энн: — Не гуляйте одна по ночам. Может, вам удастся убедить отца пригласить нас на ужин.

И, едва взглянув на Крейга, ушла, беззаботно размахивая сумкой.

— Какая своеобразная красота, — заметила Энн, входя в вестибюль. — Ты хорошо ее знаешь?

— Познакомились несколько дней назад.

Хоть это по крайней мере правда.

— Она актриса?

— Что-то вроде журналистки. Дай мне паспорт. Его придется оставить у портье.

Он зарегистрировал Энн и пошел за ключом. Портье протянул ему телеграмму. От Констанс.

«БУДУ МАРСЕЛЕ ЗАВТРА УТРОМ. ОСТАНОВЛЮСЬ ОТЕЛЕ СПЛЕНДИД. НАДЕЮСЬ, ПРИДУМАЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ РОСКОШНОЕ. ЦЕЛУЮ, К.».

— Что-то важное? — спросила Энн.

— Нет.

Он скомкал телеграмму, сунул в карман и пошел за служащим, который должен был показать Энн ее номер. Управляющий не смог освободить комнату, смежную с «люксом» Крейга, и Энн пришлось поселиться этажом выше. Впрочем, какая разница?

Вместе с ними в лифт вошли толстый коротышка, которого Крейг уже видел раньше, и хорошенькая девушка. Сегодня на толстяке была ярко-зеленая рубашка.

— В Испании это ни за что не пойдет, — объяснял он как раз в тот момент, когда лифт тронулся, и смерил оценивающим взглядом сначала Энн, потом Крейга.

Уж не мелькнула ли на его губах заговорщическая ухмылка? В более обыденной обстановке Крейг просто врезал бы ему в нос, но сейчас вместо этого просто сказал служащему:

— Я сойду на своем этаже. Проводите мою дочь в ее номер, пожалуйста. Энн, как только устроишься, спускайся ко мне.

Мужчина в зеленой рубашке отвел глаза и отнял руку от локтя хорошенькой девушки. Крейг ехидно усмехнулся и вышел.

Усевшись в гостиной, он просмотрел программу сегодняшних показов. В три часа шел итальянский фильм, который он хотел посмотреть. Крейг поднял трубку и попросил соединить его с Энн.

— Энн! Сегодня днем идет неплохая картина. Хочешь, посмотрим вместе?

— О, папа, я как раз надеваю купальник. Вода просто манит…

— Так и быть, — согласился он, — желаю хорошо поплавать. Я вернусь в начале шестого.

Он повесил трубку, перечитал телеграмму Констанс и покачал головой. Отказаться от встречи в Марселе невозможно. И Энн никак нельзя брать с собой. Есть же пределы приличия даже в обществе, где позволено все! Но и оставить дочь в Каннах сразу же после того, как она преодолела пять тысяч миль, чтобы быть с ним, просто немыслимо. Придется под каким-нибудь благовидным предлогом пробыть в Марселе не более одного-двух дней. Придумать что-нибудь «роскошное»…

Недовольный собой, он подошел к камину и посмотрелся в зеркало. Энн сказала, что он плохо выглядит. И была права. Откуда взялись непривычно глубокие складки под глазами, вечно нахмуренный морщинистый лоб? Лицо бледное, словно одутловатое, а над верхней губой испарина. Наверное, просто день жаркий. Лето наступает, только и всего.

Тот калифорнийский графолог считает, что по тому, как ложатся на бумагу слова, можно предсказать будущее. «Перемены, — сказала Энн, — болезнь и даже смерть…»

Во рту мгновенно пересохло; он вспомнил, как в последнее время слегка кружилась голова, стоило резко подняться со стула, а есть совсем не хочется…