Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

Зала быстро наполнилась приглашенными. Репетиция началась. Много было довольных своими ролями, были и недовольные, но вообще дело шло благополучно, пока не дошло до последней и главной картины – винтергальтерова «Декамерона». Все роли были розданы Артуром так, как назначила мать; в одном только не мог победить своих художественных требований молодой живописец: он хотел, чтоб «царицею» в этой превосходной картине была действительно красавица, и, разместив всех остальных девиц и дам, которым были назначены роли в «Декамероне», взял за руку докторшу Больц и посадил ее на кресла, поставленные для «царицы Декамерона». Шопот пронесся между всеми присутствующими; многие из участвовавших в «Декамероне» важных дам сделали гримасы; две мама́, строго-соблюдавшие законы приличия, шепнули своим чахлым дочерям, чтоб они пожаловались на трудность поз, назначенных им, и оставили свои места. Артур это предвидел и попросил других, более-красивых, девиц занять покинутые места. Картина была арранжирована действительно-очаровательно, и все, кто не считал себя обиженным, предвещали ей величайший успех. Но обиженные предпочтением какой-то докторши их дочерям или им самим, были жестоко скандализированы и почти вслух всем высказывали свое неудовольствие.

Наконец все разъехались, уверяя хозяйку дома, что вечер будет для неё величайшим торжеством и что они в восторге от удивительного вкуса, с которым выбраны и арранжированы картины.

Но эти похвалы, у одних искренния, у других, обидевшихся честью, предназначенною для простой докторши, не могли заставить хозяйку забыть о скандале, какой наделала роль этой докторши в «Декамероне», и, когда гости разъехались, она заперлась в своем будуаре, чтоб подумать, нет ли какой-нибудь возможности поправить это дело.

Мы уж упоминали о мрачном и живописном доме, в котором помещалась гостинница «Лисья Нора». Квартал, к которому принадлежал этот дом, был одним из самых старых в городе и находился вблизи главного рынка. Домы его стояли когда-то отдельно друг от друга, но мало-помалу соединились в одну громадную массу различными пристройками. По мере надобности были в них устроиваемы различные корридоры, надстроивались целые этажи, пробивались стены, закладывались прежние входы и двери – все это без всякого плана и порядка, так-что из квартала образовался наконец истинный лабиринт, найти дорогу в котором мог только человек очень к нему привыкший; кто же не был постоянным посетителем этих перепутавшихся дворов, лестниц и корридоров, заблуждался в них. За-то людям привыкшим представляли они легкую возможность скрываться от всяких поисков и преследований. Полиция строго наблюдала за этим опасным кварталом; но сами полицейские говорили, что поиски их почти всегда бывают бесполезны, потому что квартал имеет несколько тайных входов, через которые можно выпускать людей и уносить вещи, когда бывает в том надобность. Средоточием всего квартала была огромная гостинница «Лисья Нора», название которой перешло и на весь квартал.

Мы войдем в буфет этой гостинницы – обширную комнату, которая отделяется от входа с улицы длинным корридором. За прилавком сидит старуха, исправляющая должность и буфетчицы и, вместе, швейцара. Подле того места, где стоит её стул, висят из стены несколько шнурков; иные из них проведены просто к колокольчикам в кухню и служительские комнаты; назначение других важнее. Так, между-прочим, стоит только дернуть за один шнурок – и замкнется кран в главной газовой трубе, через несколько секунд все газовые рожки в доме погаснут, и тогда, пусть полиция ищет в темноте, кого ей угодно и что ей угодно.

За одним из длинных столов сидели в буфете четыре человека. Трое жарко разговаривали между собою, а четвертый, высокий мужчина лет тридцати, сидевший несколько поодаль от них, дремал, прислонясь головою к стене. Костюм его мало говорил в его пользу: серая куртка была затаскана; подошвы на сапогах едва держались; но черты лица его были правильны, черные волоса и густая черная борода заботливо причесаны.

Из трех разговаривавших один, рыжеволосый, облокотившийся на стол обеими руками, был одет бедно, но чисто; его грубое лицо было не лишено приятности. Другой, с претензиями на изящество в одежде и манерах, был худощав и с тонкими чертами лица. Он, откинувшись к спинке скамьи, курил сигару и искусно выпускал её дым правильными струями. У третьего, одетого лучше всех, в богатой ливрее, выражение лица было чрезвычайно-неприятно; беспрестанно приглаживая рукою взъерошенные волосы, он что-то рассказывал своим собеседникам, совершенно перегнувшись над столом.

За другим столом, невдалеке от этих мужчин, сидели две женщины; одна, лет тридцати, полная брюнетка с наглым лицом, была арфистка; другая, лет около двадцати, блондинка, застенчивая и робкая, держала на коленях гитару. Обе они только-что кончили обед и тарелки с остатками супа стояли еще перед ними на столе.

Мужчина в ливрее, допив стакан, закричал буфетчице:

– Ну, старуха, давай еще вина!

– Прежде давай деньги, отвечала старуха, не вставая.

– Деньги? сказал он с натянутым смехом: – да у меня больше нет; давай в кредит.

– Какой тебе кредит, ты и так уж много задолжал.

– Ах ты старая ведьма! да я тебя…

– Послушай, не заводи драки; ведь твои дела несовсем-хороши: следствие об убитом старике не кончилось, еще можешь попасться, сказал куривший сигару.

– Не боюсь я! отвечал лакей, однако ж, тотчас же переменив тон, прибавил: – ну, старуха, не хочешь давать в кредит, возьми в залог часы.

Он пошел к прилавку и мимоходом, нагнувшись, хотел поцеловать младшую из девушек. Она едва могла оттолкнуть его руку и шепнула своей подруге: «Уйдем отсюда скорее, Нанетта, они обидят нас».

– Есть у тебя деньги? спросила старшая.

– Еще остается два гульдена.

– Так можно взять здесь комнату.

С этими словами брюнетка подошла к старухе и что-то сказала ей. Старуха подала Нанетте ключ и свечку. Взяв арфу и гитару, девушки пошли сначала по корридору, потом по лестнице вниз, потом по другому корридору и наконец дошли до своего нумера, довольно-большой комнаты, единственною мебелью которой была кровать с тюфяком, без простыни, и два-три стула.

– Неслишком-уютно, сказала старшая из девушек: – но мне такие помещения не в диковинку. А тебе?

– Здесь страшно, отвечала блондинка: – я никогда не ночевала в таких пустых комнатах.

– Милая моя, со мною, пожалуйста, не жеманься, притворяться передо мною ненужно, я девушка простая, не взыскательная. И вот тебе доказательство: я тебя не допрашивала, как и зачем ты попала ко мне и отчего ты так дрожала.

– Вы меня спасли, благодарю вас. Но безопасны ли мы здесь?