Александр Дюма - Могикане Парижа

– Ах, да, – презрительно протянул Жибелотт.

– Вчера пятипроцентные стоили 100 франков 75 сантимов, – сказал сосед в черном сюртуке, с засаленным галстуком, при медной цепочке и вообще подозрительного вида.

– Покорнейше вас благодарю, мосье Бон д’Амур, – ответил Жибелотт.

Он налил Крючконогому еще стакан.

– Значит, сегодня они опять упадут, – продолжал он.

– Еще бы! Даю за то руку на отсечение! – подтвердил Крючконогий, протягивая руку к стакану.

– А! В таком случае мне надобно покупать! – сказал Жибелотт тоном опытного биржевика.

– Что ж, и я купил бы! – хвастливо проговорил тряпичник.

Он лихо закинул голову и отправил второй стакан за первым. Жибелотт тотчас налил ему третий.

– Заметил ты, как нам поклонился этот Сальватор? – спросил он.

– Нет, не заметил, – ответил Крючконогий.

– Просто в пот меня вогнал!.. Воображает себя царем комиссионеров и важничает!

– А мне сдается, что он считает себя и еще того почище, – заметил Крючконогий.

– Будь я на твоем месте, я согласился бы уладить наше дело по-семейному, не вмешивая между старыми друзьями третьего человека, – сказал Жибелотт, наливая тряпичнику четвертый стакан.

– Да я что ж? Я согласен. Только, по правде сказать, как заговоришь про эти дела, так жажда и замучает!

– Так выпьем еще!

Жибелотт взял графин и налил Крючконогому, у которого уже посоловели глаза, пятый стакан.

– Да, так вот я и говорю, что ты должен мне сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.

– А я, – возразил Крючконогий, который еще не совершенно утратил способность к вычислениям, – я говорю, что должен тебе всего семьдесят пять ливров и десять су.

– Да это ты говоришь потому, что считаешь только капитал.

– Совершенно верно, – согласился Крючконогий, протягивая стакан, – я считаю только капитал.

Жибелотт налил ему еще водки.

– Но ведь если присчитаешь проценты, то и выйдет ровно сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.

– Нет, ты постой! Ты скажи мне прежде, как это могло вырасти из семидесяти пяти ливров в какие-нибудь семь месяцев?

– Не в семь, а в восемь.

– Ну, ладно, в восемь! А все ж даже с процентами не возрастет на сто франков четырнадцать сантимов.

– А вот сейчас увидишь. Ты переехал ко мне восемь месяцев тому назад…

– И как я был тогда счастлив! – перебил Крючконогий, вспоминая, как легко перепадали ему тогда от Жибелотта монеты по пятнадцать су.

– И я тоже был тогда счастлив! – сказал Жибелотт, вспоминая, что вместе с Крючконогим к нему переселилась и красавица мадемуазель Бебе Рыжая. – Что, братец, делать! К старости все под гору идет, все становится меньше!

– Это-то что уж и говорить! Только вот одни долги к старости увеличиваются.

– Так ведь это от процентов, – подхватил Жибелотт. – Вот я и говорю, ты переехал ко мне восемь месяцев тому назад и должен был платить по пять франков в месяц.

– Верно.

– Отлично! Ну, и с первого же месяца ты мне не заплатил ничего.

– Это чтобы с самого начала не заводить дурных привычек.

– Ну, пятью восемь – сорок.

– Верно! Только ведь я уже целый месяц не живу у тебя.

– Да, а зачем ты оставил в своей комнате старый сапог? Я из-за него и жильцам ее не отдавал.

– Вот пустяки! Взял бы да и выбросил!

– Ты, я вижу, ловкач! Это затем, чтоб ты потом сказал, что у тебя в нем лежало двадцать тысяч франков, а я их украл.

– Да уж ладно, – пускай будет восемь месяцев, – согласился Крючконогий, – а я завтра за сапогом приду.

– Ну, уж нет! Пусть он у меня в залог останется.

– Как же это? Значит, и квартира будет за мной?

– А ты заплати мне мои сто семьдесят пять франков и четырнадцать сантимов, тогда и сапог бери, и квартира не за тобой будет.

– Да ведь ты же знаешь, что у меня и одного су, а не то что ста семидесяти франков нет.

– Так не мешай сводить счеты.

– Своди, да только наливай.

Жибелотт добродушно налил ему седьмой или восьмой стакан, а Крючконогий потерял последнюю способность считать.

– Ну, так вот, – продолжал Жибелотт, – восемь месяцев по пяти франков составляют сорок. Сверх того, тридцать пять франков пятьдесят сантимов ты получил от меня в разное время деньгами.

– Ну, положим…

– Значит, все-таки получил. Ведь не станешь же ты отпираться?

– Не стану. Я ведь и говорю, что должен тебе семьдесят пять ливров и десять су. Я скажу это же самое каждому, кто спросит, а хочешь, так закричу, даже хоть с крыши.

– Ну, хорошо. А двенадцать процентов с семидесяти пяти франков и пятидесяти сантимов?

– Двенадцать? Это что ж такое? Ведь законные всего пять.

– Но ты забываешь, любезнейший… Ведь тут еще риск.

– Это верно! – вскричал с одобряющим движением руки тряпичник. – Про риск я забыл.

– Значит, на двенадцать процентов ты согласен? – спросил Жибелотт, снова наполняя стакан друга.

– Соглашаюсь, – протянул тот уже совершенно заплетающимся языком.

– Следовательно, и выходит: в первый месяц – двенадцать процентов составляют девять франков два с половиной сантима, которые с семьюдесятью пятью франками пятьюдесятью сантимами составляют восемьдесят четыре франка пятьдесят два сантима.

– А! Значит, это выходит уже помесячно!

– Что?

– Да твои двенадцать процентов.

– Понятное дело.

– В таком случае, это составляет по сто сорок процентов в год.

– Да. А риск-то?

– Верно! Риск! – подтвердил все больше и больше пьяневший Крючконогий.

– То-то же! Теперь ты и сам понимаешь, что должен мне сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов.

– О! Сто сорок со ста в год! Право, удивляюсь, как это я не должен тебе еще больше!

– Нет, больше этого ты мне ничего не должен! – сказал Жибелотт.

– Право, удивительно!

– Значит, ты теперь признаешь, что должен мне сто семьдесят пять франков четырнадцать сантимов?

– Да неужели тебе ста-то семидесяти пяти франков без всяких сантимов мало?

– Хорошо, так и быть! Четырнадцать сантимов сбросим! – великодушно согласился Жибелотт.

– Нет-с, сударь! – гордо возразил Крючконогий. – Я милостей не принимаю. Оставьте и сантимы.

– Ну, вот, дружище, ты даже не хочешь больше говорить мне ты! – огорчился Жибелотт.

– Да, я теперь вижу, что с моей стороны было просто глупо считать вас за друга.

– Да говорю ж тебе: ну, скинем четырнадцать сантимов.

– Нет, нет и нет! Я не хочу их скидывать.

– Ну, так проедим их.

– Я есть не хочу, а пить – пожалуй.

– Так будем пить.

– Вот это годится.

– Значит, ты больше на меня не сердишься? – спросил Жибелотт, радушно наполняя стакан своей жертвы.

– Нет, не сержусь, я пошутил… а в доказательство…

– Ну, ну, какое доказательство?

– Вот оно!..

– Молчи! Оставь! Не надо мне никаких доказательств…